Вилены захватили с собой картошки, лука, десятка два яиц. Не забыли и про пивной бочонок. Такой простой и обильной трапезы король не мог припомнить за все время похода и ел с искренним наслаждением.
На душе было покойно; под охраной вековых гор, возведенных Небожителями, как гласили летописи, сразу после победы над Ронимо, он чувствовал себя уверенно, словно сидел на собственном троне. И лишь когда насытившиеся крестьяне, вместо того чтобы, напившись, проорать пару-другую песен и завалиться спать, принялись подлаживать заранее принесенные из возка луки и проверять ножи, его коснулось крыло тревоги. Он проследил взглядом за проводником, обходящим старательно уложенные ровным полукругом кучи хвороста и не выпускающим из рук пресловутую книгу заклинаний. И поневоле сам взялся за меч.
Однако ночь шла своим чередом, и спокойствие нарушали только крики ночных птиц. Люди понемногу расслаблялись, и то один, то другой клевал носом. Наконец старший из крестьян по имени Дикс махнул рукой, разрешая трем своим собратьям устраиваться поудобнее. Рядом с королем сладко засопел Санди, да и Денхольм поминутно погружался с головой в омуты сновидений, выныривая все реже, все неохотнее. Последним ударом сознания была одинокая сутулая фигура проводника, дремавшего у костра.
Разбудила его боевая суета затихшего было лагеря, азартные вопли и беспорядочные метания по площадке.
— Факелы! — орал не своим голосом Эй-Эй. — Факелы в хворост!
Затрещал заботливо приготовленный сушняк, неверное пламя осветило поляну, выхватывая из темноты уродливый шрам Эйви-Эйви, суровые лица виленов, готовых к смертной битве, заспанную, полную недоумения физиономию Санди.
— В чем дело? — закричал король, обращаясь к кому-то наугад.
— Воркхи, господин! — завопил прямо в ухо Майкель, самый молодой из четверых. — Целая стая, будь им неладно!
Словно в ответ раздалось грозное рычание и алчное похрумкивание. Мелькнула неразличимая в темноте тень, свистнула стрела.
— Попал или не попал? — пробормотал шут, любовно лаская тетиву.
— Беречь стрелы! — скомандовал преобразившийся Эй-Эй.
Куда подевалась его развязная манера говорить и вечная пьяная муть в бесцветных глазах? Собранный и решительный, он напоминал скорее полководца перед решающей битвой, чем страдающего похмельем попрошайку. Но король лишь махнул рукой, устав удивляться и решать неразрешимые вопросы.
Один из подстреленных воркхов упал за черту костров. У него оказалась волчья голова с сильно выступающими вперед рыками и тело, схожее с тигриным, если Денхольма не подводила память о собственном зверинце. Ярко-рыжие полосы отражали неверный свет факелов, алчные изумрудные глаза медленно угасали.
— У тебя есть заклинание, способное уничтожить любую нечисть! — закричал король проводнику.
— Это не нечисть! — возразил Эй-Эй, подбрасывая хворосту. — Это существа из другого мира, прошедшие сквозь Дыру. Непонятные, но вполне живые. Они служат Великой Тени.
И король вспомнил один из барельефов в Итанорском Храме Тьмы: вылитая подбитая зверушка, только раза в два побольше.
— Отойдите к скале! — приказал Эйви-Эйви. — Стреляйте только в тех, что будут прыгать в костры. И тихо! Не дышать, молчать, если жизнь дорога!
Денхольм не успел возразить. Крестьяне оттащили его под каменный навес, с надеждой и испугом поглядывая на Эй-Эя. Проводник скинул плащ, спрятал бесполезную книгу. Встал, раскинув руки над костром, напрягся… И внезапно над лагерем пронесся тягучий, пронзительный то ли рев, то ли рык, вплетая в себя ярость и обиду потревоженного в своем логове зверя.
Тьма за огненным кругом ответила согласным свирепым воем десятков глоток, придвинулась, наседая… Новый грозный рык заставил тени отпрыгнуть на несколько уардов, заскулить просяще, жалобно…
— Он что, тоже воркх? — не выдержав, воскликнул любознательный Санди. — Как это…
Мощная рука Дикса заткнула ему рот как раз в тот момент, когда рассвирепевший Эйви-Эйви обернулся. Хищно, всем телом, готовым к прыжку. И королю захотелось слиться со скалой, раствориться, исчезнуть, лишь бы не видеть этих алчных изумрудных глаз, не слышать плотоядного почмокивания…
