И лишь когда они, пришпорив скакунов, летели прочь, вслед понеслась изощренная ругань хозяина.
— Я перепробовал все самые дорогие вина в погребке! — гордо поведал крайне нетрезвый проводник, держась обеими руками за луку седла и налегая всем телом на бесценный бочонок. — И какие вина! Под бочками со светлым мазельским я бы лег и умер, осушив до дна…
— Почему хозяин так косо смотрел на нас? — перебил его шут. — И почему назвал извращенцами, если попытаться перевести на приличный язык то, что он проорал нам вслед?
— Так ведь я выбирал вино для господ купцов, что не постоят за ценой, но не желают унижаться до должности дегустатора, — расхохотался Эй-Эй. — И добросовестно критиковал божественные напитки. А когда наконец выбрал самое дрянное и дешевое винцо из тех, что нашлись в лавчонке, ткнул хозяина мордой за то, что не ценит чудом попавший к нему нектар Небожителей! При таком раскладе я и сам бы вас обозвал кем похуже!
— Вот гад! — возмутился было Санди, но, разглядев улыбку в глазах короля, сдержался.
Вскоре они вновь осадили лошадей: ярмарочные торги были в разгаре и пришлось поработать плеткой, расчищая дорогу. Толпившийся у прилавков народ привычно, но незлобиво огрызался. Король с интересом разглядывал диковинные товары. Восточные ткани лежали вперемешку со шкурами незнакомых северных зверей, слоновая кость теснила драгоценные камни, а жбаны сладкого меда и первых душистых варений — груды сработанного гномами сельского инвентаря. Попадалось оружие, встречались подрабатывающие умением грамотеи, скрипящие тонкими перьями, терзали инструменты певцы. Завидев толчею у лотка с редкими пряностями, Денхольм поневоле стал высматривать людей из команды Лаэста, потом сообразил, что матросы навряд ли стали бы продавать собственную контрабанду.
Попадались монахи и жрецы, собиравшие пожертвования на храмы, не единожды на стременах висли нищие и болезные. Таких проводник безжалостно пинал, не тратя впустую свое милосердие. Когда же король решился подать особо увечному мелкую монетку, запустил в оборванца позаимствованным с ближайшего прилавка кислым яблочком.
— Подавайте тем, кто нуждается, господин! — предупреждая упреки, заявил он. — А не можете отличить нужду от фарса, не давайте вовсе. Этот негодяй каждый день ветчиной обжирается в собственном домике в Вельстане! — и тут же нагнулся, чтобы отдать узелок с припасами колченогой старушке, ни о чем подобном не просившей.
Развернув тряпицу и увидев мясо, бабушка остолбенела, и им удалось избежать потока благодарностей и молитв.
— Она два дня не ела, — хмуро пояснил Эйви-Эйви.
— Откуда знаешь? — деловито поинтересовался шут.
— Работа такая: сердцем чую! — и склонился еще раз, чтобы в жестяную кружку разбойного вида верзилы плеснуть вместо денег вина из бочонка.
Мужика такой подход к делу нисколько не огорчил, напротив, заметно оживившись, он принялся смаковать нежданный дар Небес с самой блаженной улыбкой.
— Таким у нас подают редко, — вздохнул проводник, похоже, и сам не раз тщетно пытавшийся наскрести на опохмелку.
К ногам унылого соседа пьянчуги упал мешочек с фишками пок-пот, и угасший взор проигравшегося бедолаги снова наполнился силой и ясностью.
Так, петляя между лотками, они наконец выбрались с шумного торжища и, наскоро перекусив в указанном Эйви-Эйви трактирчике, поскакали к реке. Неподалеку от паромной переправы в Холстейн, в удобной природной бухте покачивалось на легкой волне множество всевозможных суденышек, от рыбацкого ялика до трегга. Возле пристани шумел корабельный люд, кто-то громко тянул лихую походную песню, кто-то мрачно таскал тяжеленные тюки: ярмарочный день не обошел стороной и торговый флот Элроны. Мелькали конные стражники, но в целом все было спокойно. Они уже подъехали к самой воде, пробираясь вдоль деревянных складских сараев, как вдруг Эйви-Эйви содрал со стены клочок бумаги, подхватил поводья королевской лошади и поддал пятками свою. Благородное животное заартачилось, встало на дыбы, но, подчиняясь незнакомым словам краткой команды, рвануло прочь от реки. Бдительный страж порядка погнался было следом, но проводник на полном скаку метнул горсть медных монет, — и со всех щелей к сверкающей на солнце россыпи поползли нищие, перекрывая дорогу.
