Он бился против Бога и победил!
Нет! Они бились против Бога и победили.
Король открыл глаза, недобро и недоверчиво оглядывая проводника, продолжавшего нести заботливую чепуху.
— Хватит, Эй-Эй. Не надо…
— Как скажете, господин, — покорно кивнул Эйви-Эйви. — Вы только больше не деритесь и не хватайтесь за меч, ладно? Заранее соглашаюсь с тем, что пригрезилось вашему богатому воображению, каюсь во всех смертных грехах, признаю себя убийцей, пьяницей и проходимцем, только… Пойдем домой, а? Там и Санди уже заждался…
— Хороший ход, — одобрил Денхольм. — Но мне-то зубы не заговаривай! Я все помню, проводник! Все, понимаешь?
— Конечно, понимаю, — снова закивал Эй-Эй. — И тоже все помню. В прошлый раз я, кажется, Санди убил? Кого теперь?
В его взгляде было так много неподдельной заботы и страха перед сумасшедшими, что король невольно усомнился в собственном рассудке.
А усомнившись, испугался. Встал наконец на подгибающиеся ноги, жадно огляделся.
Он стоял в том самом месте, где кинулась им в ноги несчастная Мальтина. С придирчивостью судьи перед неизбежным помилованием за недоказанностью он осмотрел свои руки ноги, одежду. Все было в порядке. Все было цело, хотя и немного запылилось. Правда, булавка…
Булавка Эксара была приколота криво и покрыта бурыми пятнами засохшей крови!
— Что это?!
— Это… — слегка замялся проводник. — Это забыл я, господин, что булавка у вас непростая. Попытался расстегнуть, завязку плаща ослабить… Ну и получил по заслугам. Вот! — и он гордо предъявил поцарапанную руку.
Неужели привиделось? Холод безумия вновь коснулся его головы своими корявыми пальцами… Но, цепляясь за последнюю надежду, король упрямо поджал губы и предложил:
— Давай заберемся на стену, город посмотрим…
— Давайте, господин, — легко согласился Эй-Эй. — Только не свалитесь.
С высоты Третьей стены Денхольм осмотрел город, выискивая следы разрушения.
Тщетно. Плотно скроенный, камень к камню, Галь стоял, крепко упершись в землю основаниями домов, как грозный исполин из древних преданий. Он был нерушим и прекрасен.
Настолько, что король мигом забыл о своих сомнениях и болезнях.
Со стены отлично просматривалась строгая симметрия улиц, казавшихся снизу спутанным клоком волос в гномьей бороде. Девять сужающихся неровных окружностей, пересеченных девятью лучами разной длины, сходящимися в центре, на площади скольких-то там коров, у подножия замка…
— И ты назвал эту величественную крепость «городишком»! — неожиданно для себя возмутился король, в порыве восторга едва не спихнув расслабившегося проводника вниз, на булыжники мостовой.
— А как еще ее назвать? — возмутился Эй-Эй, с трудом удерживая равновесие. — Центральная крепость, второстепенный стратегический объект. Вот Вур, например, большой город, там одних стен девять штук. И два вала перед воротами, между прочим.
— Но тогда как же, вразуми меня Светлые Боги, поют менестрели, что во время Войны Магии Рорэдол пал?!
— Попробуем без Светлых Богов обойтись, ладно? Пусть спят спокойно, сумерки как-никак. А менестрелей разных вы, господин, побольше слушайте. Они еще и не такого напоют, Рорэдол пал! Выдумают же, мерзавцы!
Король благоразумно пропустил тот момент, что и сам проводник числился в бродячих менестрелях, но почел за благо пренебрежительно хмыкнуть для поддержания разговора.
Прочтя в его взгляде упрек недоверия, Эй-Эй побагровел и патриотично прокашлялся, готовясь к словесной атаке:
— Во время Войны Магии враг, как всем известно, нанес основной удар из Зоны. Но перед этим Элрона была втравлена в нескончаемую вереницу войн с соседями. Мы дрались с веллиарами, то там, то здесь наводя переправы через Граадрант. С нами дрались северяне племени щерни, а с юга налегали воинственные мореходы Ларказа, опустошая набегами Холстейн. Рорэдримы и ласты были вынуждены уйти с укрепленных позиций на защиту границ. Беда пришла тогда, когда Королю Эдвальду V показалось забавным не только защищаться, но и нападать, и загуляла в голову светлая идея расширить пределы государства. Он созвал ополчение и под страхом немедленной казни собрал всех воинов, способных держать оружие. Когда ударили Пустые войска, Ласторг был безлюден, а в рорэдольских крепостях сидели женщины и дети…
