— Тогда возьми в руки меч и иди против Света, как полагается воину Тьмы! — вцепился в него веллиар в новом приливе отчаянной надежды.
— Я не Тьма, — отодрал от себя когтистую лапу проводник.
— Да кто же ты такой?! — не выдержал Санди. — Неужели это правда, и ты служишь Той?!
Король вспомнил свои видения у гномьих Ворот и зажмурился…
— Я иду Между, — ровно и буднично ответил Эйви-Эйви.
От удивления Денхольм забыл об осторожности и широко раскрыл глаза:
— Как? — на судорожном выдохе вытолкнул он разом пересохшие слова.
А веллиар расхохотался так, что задрожало пламя костра и испуганно взвились снежинки:
— Между! Ой не могу! И этого я просил скрестить со мной клинок! Думал умереть достойно! А он идет по Дороге Трусов!!!
Эйви-Эйви пожал плечами и сообщил как ни в чем не бывало:
— Завтра с утра я залечу твое крыло.
— Что? — громовой хохот оборвался так резко, что у короля заложило уши. — Я, наверное, не расслышал?
— Я залечу твое крыло, — терпеливо повторил проводник. — И ты сможешь спуститься в долину на поиски славной смерти, достойной воина и менестреля. Либо совершить ритуальный обряд. Эти горы высоки…
— Я и не надеялся уже, что это возможно, — с признательностью поклонился монстр. — Спасибо. В том давнем, утерянном людьми смысле: спаси тебя Бог…
— Есть еще вариант: идем с нами, и я провожу тебя в Зону.
— Так ты еще и Проводник? — усмехнулся веллиар. — Таких, как ты, у нас раздирают на части. Причем на протяжении двух восьмидневок. Ты сбиваешь Темных с истинного пути. И тех, кто ушел с тебе подобными, клеймят позором предательства.
— Почему? — встрял любознательный Санди.
— Потому что из Элроны я увожу Потерявших Надежду, — пояснил за монстра старик. — А из Саадии — Узревших Иную Цель, кроме служения Смерти.
— Будь они навеки прокляты Йоттеем! — торжественно провозгласил веллиар. — Да сотрутся их имена из вечных списков доблести!
— Ну-ну, — улыбнулся Эйви-Эйви, прикладываясь к своей кружке, слегка подогретой на костре. — Укладывайтесь-ка вы спать, Темные-Светлые. Господин Хольмер, все теплые вещи — на себя. И своим элькассо укройтесь. Ближе к костру, господин Санди, замерзнете. А ты ложись вот здесь, самое теплое место, шкуру прогрей…
— Ничего, — заворчал, устраиваясь поудобнее, веллиар, — ночь потерплю, а там — свобода и Вечное Блаженство…
Король подозревал, что не сможет сомкнуть глаз в присутствии столь опасного врага, но стоило лечь, как сладостная дрема унесла его прочь от холода и снега, к родному дворцу, в объятия девушки, единственной на свете…
Наутро он подскочил, оглядываясь с прижившимся за время пути подозрением.
Санди, по обыкновению, дрых и поскуливал во сне. Ни проводника, ни веллиара в полузаваленной снегом пещерке не обнаружилось. На затухающем костре медленно, но верно остывала каша, и король поспешил вооружиться ложкой: дорога научила его отделять действительно важное от второстепенного. И в длинном списке жизненных проблем голодный желудок занимал лидирующую позицию. Насытившись и растолкав упирающегося шута, Денхольм высунул нос наружу.
За ночь намело порядочно: нырнув в узкий проем, король против воли принял снеговую ванну и завопил в голос, обжигаясь холодом. На его крик вылетел ошалевший со сна Санди, щуря заспанные глаза и тыча во все стороны акинаком. Увидев наконец «куманька», кувыркающегося в сугробе, шут уронил меч и зашелся от смеха, хватаясь то за живот, то за бока, Денхольм совершил достойный легенды подвиг, вырвавшись из ледяной ловушки, и, набрав побольше снега, напихал весельчаку за шиворот. Шут перестроился секунд через сорок, и стон хохота сменился воплями протеста. Теперь и король оценил весь юмор ситуации.
Оскорбленный в лучших чувствах друг детства кинул в него снежком, Денхэ ответил…
Светило солнце, плавя искристый лед, и было совсем не холодно. Ясное небо улыбалось и казалось немного ближе, чем обычно. Денхольм упивался той особой легкостью воздуха, что ощущалась на данной высоте, на душе было радостно, весь его восторг вылился в шутливой дружеской потасовке, хотелось смеяться без всякой причины, тянуло на разные хулиганства.
