— А, по-моему, ты просто плохо воспитана. — Спокойно возразил Рэм из палатки. — Не слушай ее, Эллорн, она из вредности дерзит.
Выйдя наружу с рыболовной снастью, Охотник некоторое время постоял над нами, словно сомневаясь, надо ли оставлять без присмотра столь неоднозначную ситуацию. Мы с эльфом помалкивали, я — ехидно, он — заинтересовано. Рэм, наконец, ушел, и Эллорн потребовал разъяснений:
— А какое имя тебе нравится?
Я пожала плечами. Дело не в имени. Дело в том, что каждый в нем слышит.
— Ну, хорошо. — Отступился эльф. — В чем там дело — каждый сам для себя решает. Но общаться-то нам с тобой как-то придется, все же.
— Придется. — Согласилась, невольно серьезнея. — Значит, надо как-то обращаться друг к другу. Можешь называть меня Колючкой.
— Элирен, — Возразил тут же эльф. — Я буду называть тебя Элирен. А ты называй меня как хочешь.
— Мой принц. — Не в силах остановится, как с обрыва шагнула я.
— Непривычная связка слов. — Признался Эллорн, подумав. — Если «принц», то Эллорн, а если «мой» — то обозначение некоей причастности… возможно, я не совсем разбираюсь в тонкостях человеческого языка. А что это значит?
— Для тебя или для меня? — Уточнила, окончательно теряя контроль.
Он изменившимся взглядом долго смотрел в небо. Я разглядывала резко контрастирующие с темными ресницами небрежно отброшенные пепельные пряди, кожаный ремешок в причудливом орнаменте, стянувший белый водопад на затылке. Потом оба враз встали, и, не оглядываясь, разошлись в противоположные стороны. Сказано и так слишком много для короткого дня.
* * *
Я старательно избегала встреч с эльфом один на один, держа в уме предостережение Рэма. Но, как нарочно, именно с Эллорном мы и сталкивались чаще всего, гуляя по лесу. Возможно, он специально все подстраивал, ибо имел некоторый интерес во мне. Нет-нет, ничего личного, я не заблуждалась. Но что-то ему явно требовалось, я ощущала это, и немного пугалась такой заинтересованности. Поскольку сама с каждым днем все явственнее погружалось в чувство, имеющее очень затертое название в человеческом языке. Потому я старалась не называть его никак. А чувство сие весьма коварно — стоит только поддаться, и уже надежда перевешивает любые доводы разума, глушит голос благоразумия. Нет, я не собиралась сдаваться так просто.
Однажды перед рассветом я тихонько удрала из лагеря. Давно уже хотелось побывать в небольшой ложбинке к северу от Шпильки. На склонах там рос изумительно цветущий кустарник, даже издалека, с вершины скалы было видно, как фиолетово переливались огромные соцветия. Недели две подряд уговаривала Рэма туда пройтись, но он не одобрил идею, и я, выбрав ясное тихое утро, ушла без разрешения.
Утро в Зачаровне, это утро в Зачаровне, и все тут. Нет у меня слов для описания просыпающегося сказочного леса, да и не может их быть в языке людей. Потому что для нас утро — это конец ночи. Мы говорим: ночь закончилась, наступает день. А эльфы не определяют отрезки времени, для них оно течет непрерывно. Вот так и Зачаровень, то, что в обычном лесу воспринимается как окончание и начало, в лесу Бессмертных видится как бесконечность.
Пробегая росистыми полянами, чувствовала, что еще немного — и запою; словно птица, вырвется на свет та мелодия, что сейчас слышна лишь мне. Дышалось легко, мыслилось четко, желалось просто. «Я хочу, что бы он поджидал меня там, на поляне». — Решила, замирая на последнем склоне. Сейчас, внизу, я увижу лилово-багровое чудо. Пусть он разделит мою радость.
— Благодарю за оказанную честь. — Без следа улыбки отозвался Эллорн. — Радость пополам — радость вдвойне.
— Тогда пойдем? — Поражаясь собственной смелости, протянула руку, и так, держась за руки, мы спустились к цветам. Вблизи они оказались еще прекраснее.
* * *
Встреча на колдовской поляне имела неожиданное продолжение. Возвращаясь в лагерь, наткнулись на огромнейшее дерево: тонкий ствол в две обычные высоты, если не больше. Задрав головы, мы разглядывали его крону, что вполне могла бы послужить крышей нескольким вместительным крестьянским дворам. Стараясь припомнить наставления Рэма, я размышляла над его породой, мне казалось, что это — дуб.
