По-китайски записи устных рассказов именовались «хуабэнь», то есть «основа сказа», так же стали называть и произведения нового жанра. Чтобы отличить «хуабэнь» от авторской новеллы, мы будем называть ее повестью. В наш сборник включена одна из наиболее популярных повестей сунской эпохи — «Пятнадцать тысяч монет».
Сюжет повести незамысловат, но рассказчик, искусно тормозя действие, придает увлекательность повествованию о «судебной ошибке». Сама по себе тема неправедного суда была весьма актуальна для средневековых горожан. Недавние выходцы из деревни, промышлявшие в городе ремеслом или мелочной торговлей, они бывали, как правило, не шибко грамотными, не слишком сведущими в законах и в случае какого-нибудь конфликта оказывались полностью зависимыми от судьи, который не церемонясь решал дело и в детали не вдавался. Ощущение собственной беззащитности приучало горожан к осмотрительности (в произведениях разных эпох мы встречаем описания бед и несчастий, которые грозят тому, кто осмеливается, к примеру, необдуманно шутить), поэтому и рассказчик не устает напоминать читателям о недопустимости опрометчивых поступков: «мир полон опасностей», «в погоне за выгодой… людей повсюду ждет беда», наконец: «Не зря древние люди говорили: «Каждый хмурый взгляд и каждая улыбка имеют смысл, поэтому когда хмуришься или смеешься, помни, что это надо делать с оглядкой».
Для средневекового горожанина, кроме всего прочего, была еще чрезвычайна важна тема возмездия, которая отчетливо звучит в этой повести. Ведь он жил в мире, полном опасностей: торговца завтра могло поджидать разорение, не был уверен в будущем ремесленник, всех подстерегали болезни, лихоимство чиновников, наконец, стихийные бедствия. И единственной, по существу, опорой в жизни для городского обывателя оставалась надежда на воздаяние — в земном ли мире (хорошо бы злодей-обидчик прямо на наших глазах понес примерное наказание!), или в другой, загробной, жизни. Потому такой прочной была вера в чудеса, и эту веру умело поддерживали в людях буддийские и даосские монахи.
В повести «Пятнадцать тысяч монет» все эти идеи как бы и не выражены отчетливо, но, во-первых, главный злодей все-таки получает по заслугам — его казнят, а голову его госпожа Ли приносит в жертву своему покойному мужу; во-вторых, «свою половину имущества она пожертвовала буддийскому женскому монастырю, сама постоянно читала сутры и молилась, совершая добрые дела ради спасения душ умерших». Воздалось и живым, и мертвым — вот нравственный итог повести.
Не меньшей популярностью, чем народная повесть хуабэнь, пользовались в сунское время и классические новеллы, продолжавшие традиции танской прозы. Конечно, новеллы не предназначались для исполнения на городских площадях — это была письменная проза, адресованная образованным читателям: язык новеллы не столь «темен», как язык эссеистики прозы древнего стиля «гувэнь» (тоже, кстати сказать, процветавшей в эпоху Сун; сунские литераторы глубоко чтили танского Хань Юя, почитали его эссе образцовыми), но на слух он понятен плохо, да и многочисленные цитаты, намеки, словом, все, что свойственно письменной литературе, требует внимания и недюжинной образованности.
Новеллы сочиняли чиновники, читателями их были чиновники и герои новелл — тоже, как правило, чиновники. В этом единстве нет ничего случайного, оно только указывает на исключительную элитарность средневековой письменной словесности, которая и создавалась, и потреблялась сравнительно тонкой прослойкой носителей культуры. Тематика сунских новелл отражает интересы именно этого слоя служилой элиты; как и в танское время, нередки новеллы с историческим сюжетом, причем длительность традиции письменной прозы уже позволяет сопоставить, как известный сюжет воплощается в произведениях разных, порой далеких друг от друга исторических эпох.
Так, в числе древних повестей, которыми открывается сборник, читатель встретит «Неофициальное жизнеописание Чжао — Летящей ласточки» Лин Сюаня, созданное, видимо, в I веке н. э. Спустя более чем десять столетий на тот же сюжет об императрице Чжао сунский автор Цинь Чунь создал новеллу под тем же названием (переводчик дал свое название — «Порхающая ласточка»), При сравнении двух произведений заметно, что в сунекой новелле вовсе отсутствует та легкость тона, которая привлекает в древнем сочинении. История развратных сестер превращена в сентиментальный рассказ о бесплодной императрице, отлученной за это от императорского ложа, и о доброй сестре-наложнице, которая сочувствует неудачнице. Автор разве что намеками позволяет себе говорить о не вполне добродетельном поведении знатных особ, да и то в контексте повествования, проникнутого конфуцианским духом, и эти намеки не воспринимаются как осуждение.
