— Хорошо! — прервал ее капитан, не сдержав своего раздражения. — Я утром уеду. Спасибо вам за помощь!
Вскоре денщик раздел капитана и уложил его спать.
Но Цыценко долго не мог уснуть и все глядел в темноту, И вот из темноты вдруг яркой картиной ожила охота на степных зайцев. Он на вороном коне летит за едва заметным на сером поле зверьком… Летит… летит… Все ближе… ближе… Заносит твердый кнут над головой… И вдруг лошадь замертво падает и телом своим наваливается ему на ногу… Он ощущает острую боль в ноге…
Открыв глаза, Цыценко увидел возле себя сидевшего в кресле брата.
— Саша, почему ты здесь? — тревожно спросил он, продирая воспаленные, опухшие веки. Откинув одеяло, спустил с дивана на коврик ноги. — Саша, в чем дело?
— Да я так… зашел проведать тебя, — ответил брат уклончиво. — Ну как ты чувствуешь себя?.. Батюшки, нога-то как распухла! Ай-ай-ай!
— Нет, подожди, — остановил его капитан. — Я вижу, ты что-то хочешь сказать мне. Говори: что случилось?
— Ах, что говорить! — почти простонал брат, поднимая голову, и посмотрел па землистое и отекшее лицо капитана. — Не знаю, Володя, что теперь и сказать тебе… Получилось то, что я и ожидал. Рабочие не вышли на работу.
— Забастовка! Всех арестую! — вскрикнул в ярости капитан, вскакивая с дивана. — Эй, Яшка! Одеваться! — позвал он денщика и, не ожидая его, стал быстро стягивать с себя ночную рубашку.
— Нет, ты погоди, не кричи, не волнуйся! — просил брат. — Здесь надо все спокойно обсудить и найти какой-то выход…
— А что же, по-твоему, надо делать?
Брат развел руками и втянул в плечи свою большую голову.
— Я думаю, надо пойти сейчас на уступки негодяям, улучшить им питание. Лучше накормить свиней, и это их успокоит… Пусть…
— Дать им мяса? — зло усмехнулся капитан.
— Да, придется убить одного-двух быков, сделать солонину и бросать им по куску в кандер. Пусть едят… И, я думаю, надо пообещать, что по весне мы им прибавим жалованье. А этим временем, возможно, установятся порядки.
Капитан скривил лицо и безнадежно махнул рукой:
— Ну, давай, давай им мяса! Давай им все, чего они хотят!
Они оба помолчали.
— Прикажи подать мне сухого вина, — снова заговорил капитан. — Я сейчас должен уехать… Сильно болит нога. Я поговорю с Гагариным, — надо срочно прислать сюда солдат!
— Гагарин не согласится.
— Ну, не согласится! — усмехнулся капитан. — Все в моих руках. Не Гагарин, а я держу город.
Брат вышел.
Капитан умылся, оделся, обильно надушился и вышел на балкон. Затягиваясь папиросой, он глядел на маленькую ободранную церковь. За ее оградой заросло все бурьяном и царил покой. Черный мрамор памятника, поставленного его деду генералу, погибшему от рук революционеров-народников, приковал к себе внимание Цыценко.
Вдруг из-за угла ограды выскочила большая бричка, запряженная парой крупных гнедых коней. Капитан вздрогнул, узнав сидевшего рядом с кучером механика Коляева.
После завтрака он вызвал к себе прапорщика Кабашкина и предложил ему следовать за собой.
Цыценко вышел с прапорщиком из дома, и тихонько, украдкой, они вошли в большой пустынный сад с осыпающейся желтой листвой. По аллее старых тополей направились к отдельно стоявшему домику.
В домик они вошли бесцеремонно. Несмотря на бедность, в двух маленьких смежных комнатах было чисто и опрятно. Пахло только что испеченным хлебом, с которым возилась, накрывая его домотканым полотенцем, молодая женщина с засученными рукавами.
— Батюшки, барин пожаловали к нам! — проговорила она. — Сыночки, зовите дедушку! Скорей бегите за ним!
Двое белоголовых мальчуганов выскочили из другой комнаты, на минуту остановились, оглядели исподлобья офицеров и прошмыгнули в сенцы.
Не прошло и полминуты, как в комнату вошел с узелком в руках, видимо с гостинцами, привезенными из города, высокий старик лет шестидесяти.
— А-а! Владимир Александрович! — удивленно проговорил механик, окидывая офицеров быстрым взглядом живых, проницательных глаз. — Здравствуйте! — прибавил он, переступив через порог.
— Мы к вам по делу, — строго сказал Цыценко, не отвечая на приветствие старика.
— Так проходите сюда, в эту хату, — предложил старик. — Пожалуйста, вот стулья.
