Он повернулся, чтобы уйти, давая возможность полицейским дотянуться к акциям Мандина и Лавина.
— А ну, уберите руки! — рявкнул Мандин. — Дел, послушай. Ты суешь свой нос в нечто более крупное, чем ты сам!
Дворкас непроизвольно отпрянул, посмотрел через плечо и глаза его тревожно забегали.
— Эй, мистер, — пропела звонким голоском смазливая тринадцатилетняя девчушка у него под локтем. — Дайте парню шанс.
Дворкас, казалось, потерял дар речи.
— Э… ладно, — выдавил он наконец из себя. — Херб, уходим.
— Нет, мистер, — не уступала девчушка. — Вы же не хотите уйти? Просто отошлите отсюда этих фараонов. Вы хотите остаться здесь и охранять эту собственность, верно?
— Верно, — с горечью произнес Дворкас. — Херб, проваливайте отсюда!
Здоровяк-полицейский нахмурился и попытался было возражать.
— Я вручаю ему повестку, Дел. В ней говорится, что мы обязаны забрать под опеку все его манатки.
— Убирайся, Херб!
Полицейский раздраженно повел плечами и, собрав свое отделение, торжественно промаршировал к выходу.
— Прекрасная работа, Дана, — сказал Мандин, переводя дух.
Она пожала плечами.
— Все в порядке, ребята, — кивнула она. — Теперь можете попрятать свои бутылки. Он будет тихоней. Верно, мистер?
Задыхаясь от гнева, Дворкас с ненавистью произнес:
— Разумеется.
Его остекленевший взгляд никак не мог оторваться от Кроликов и их бутылок, которые они снова начали прятать в одежду.
Мандин устало повернулся к главному табло. Он пропустил несколько тактов, и вот, и вот…
Несколько долгих секунд он не отводил бинокль от 333-й строки. Она гласила:
«333 — минус 13».
— Дон! — позвал он Лавина, не веря своим глазам. — Дон! Началось! Кто-то распродает свои акции!
Котт? Нельсон? А, может быть, сами Грин и Чарльзуорт? Этого они никогда не смогут узнать. Но через минуту распродавать начали уже все. Старая добрая 333 падала в цене все больше и больше. Взвыв, как полоумные, Мандин и Лавин, раз за разом выбрасывали на распродажу десятки тысяч акций, а из припрятанных портфелей появлялись новые десятки тысяч.
«… - минус 15».
«… - минус 28».
«… - минус 47».
«… - минус 61».
Теперь будто взбеленилась вся биржа, а цифры на главном табло уже имели мало общего с происходящим в зале. Информация на табло опаздывала на десять минут. Дважды вспыхивало волнение, и дважды сверкали бутылки с отбитыми донышками.
Несколько окровавленных недотеп опустились на пол биржи, где были затоптаны толпой в кровавое месиво. Но только дважды. Плотность толпы защищала их. Даже фашистские «тигры» не смогли бы пробиться сквозь такую толпу к Мандину.
Наступил кризис, с отчаянием подумал Мандин, не переставая стучать по клавишам своего пульта, выбрасывая распоряжения и мучительно ожидая, каким образом отзовется на это прежде мгновенно действующее, а теперь невероятно медлительное табло. Именно сейчас им было особенно необходимо ощущать пульс рынка, чтобы точно определить, когда потихоньку прекратить распродажу и начать незамедлительно скупать акции ДМЛ. Через его плечо метнулась чья-то рука и что-то схватила.
— Осторожнее, приятель! — хрипло крикнул Мандин, поднимая глаза. Но это был всего лишь Дел Дворкас, забравший назад повестку, которую его люди недавно вручили Мандину.
Его лицо было бледным, но сосредоточенным. Он молча порвал бумажку.
— Твоя взяла, — сказал он Мандину, бросая обрывки на пол. — Я знаю, когда прекратить ставки на проигравшую лошадь, Чарльз. И не забывай, кто именно отправил тебя к Лавинам.
Суждение трезвого политика, с удивлением подумал Мандин. Это был будто голос из могилы, голос Райана.
И благодаря этому он понял, что они победили.
