Пушкин — либертен и пророк. Опыт реконструкции публичной биографии - страница 30

С этим положением Живова полемизирует В. Паперный: он считает, что «в тех случаях, очень характерных для Пушкина начала 20-х годов, когда дискурс поэтического кощунства совмещался у него с дискурсом политического радикализма, соответствующие тексты Пушкина приобретали совершенно определенную антихристианскую направленность», корни которой уходят в «антихристианство радикальной фазы Революции»[190]. Замечание Паперного представляет особое значение для изучения поэтического послания Давыдову, потому что именно в этом произведении Пушкина политический радикализм соединяется с религиозным вольномыслием как нигде более тесно.

Правомерен ли такой подход? Действительно ли идеологические корни стихотворения уходят во французскую антиклерикальную культуру XVIII века, или перед нами образец «пасхального» смеха[191] или чего-то похожего, пародирующего православную традицию, но существующего в ее границах? Такова проблематика нашего исследования. И конечно, не как средство, а как постоянная самоцель нас будет интересовать восстановление историко-биографического фона поэтического послания Пушкина Давыдову.

Высокий теоретический уровень, на который перешло сейчас изучение послания Давыдову, может создать ложное впечатление о том, что уровень эмпирического исследования стихотворения исчерпан, то есть вопросы реального комментирования и творческой истории послания решены. Так, адресация послания В. Л. Давыдову, не выделенная самим Пушкиным в качестве заглавия стихотворения, однозначно следует из текста произведения, поскольку последнее содержит в себе обращение: «А всё невольно вспоминаю, / Давыдов, о твоем вине…» (II, 179). При этом нет сомнений, что речь идет именно о В. Л. Давыдове, члене Южного общества, руководителе Каменецкой управы, а не об А. Л. Давыдове, его старшем брате, также упомянутом в стихотворении.

Положение стихотворения в рабочей тетради ПД 831 определенно привязывает его создание к апрелю 1821 года[192].

Некоторые вопросы вызывает соотнесенность послания с письмом Пушкина неизвестному о греческом восстании, датируемым по содержанию весной 1821 года (XIII, 22–24), однако большинство исследователей, и мы присоединяемся к их числу, считают, что адресат послания и письма — одно и то же лицо, В. Л. Давыдов[193]; так стихотворение получает дополнительный, весьма много объясняющий контекст. В общем, может показаться, что проблемы изучения послания в самом деле имеют характер исключительно теоретический, но это не так.

Проблемным, с точки зрения биографов Пушкина, можно назвать интимный характер обращения поэта к человеку, которого не принято относить к числу его близких друзей, к Василию Львовичу Давыдову (1792–1855). Общение Пушкина с Давыдовым было интенсивным, но кратким (октябрь 1820 года — февраль 1821 года), тогда как понимание послания требует от его адресата значительного объема общей с автором памяти.

Стихотворение начинается с упоминания о грядущей женитьбе генерала Орлова на дочери H. Н. Раевского-старшего, Е. Н. Раевской:

Указание на то, что генерал «обрит», можно рассматривать как не слишком туманный эвфемизм плешивости генерала — тема, получившая продолжение в переписке Пушкина. Так, в письме А. И. Тургеневу от 7 мая 1821 года — женитьба Орлова к этому времени уже состоялась — выражается комическое недоумение по поводу того, как это стало возможно:

Пушкинское «вы спросите, каким образом» подразумевало, что и у А. И. Тургенева должны были быть определенные сомнения в мужской состоятельности генерала. Нам представляется, что литературным «продуктом» таких сомнений стала пушкинская эпиграмма: