– Что это Иванок вчерась нахохленный такой вернулся?
– Немца я ему не дал стрельнуть. – Воронцов махнул рукой назад, поправил ремень автомата. – Там, возле родника. Мы только позицию заняли, начали наблюдение, а с той стороны – немец. С фляжками на весь свой колхоз. Иванок, понятное дело, сразу за винтовку…
– Беда с ним. Злой стал. Спичку не подноси…
– Отомстить ему хочется. И не просто отомстить, а – мстить, мстить и мстить. Всё в нём от этой мести свербит и чешется.
– Ну да, в газетах же пишут: убей немца… Вот он его всюду и ищет.
– Злой. Слов не понимает. Раньше слушался.
– Сам с воробья, а сердце с кошку. Сестра в неволе. По ней он убивается. Только сердцем копья не переломишь. – И, чтобы прикончить трудный разговор, Нелюбин крякнул: – Эх, ёктыть, как покурить охота! Ажно скулы стягивает. И скоро ж мы, правда что, придём?
Приказ остановиться поступил неожиданно, как почти и всё на фронте. Ещё и рассветать не начало и звёзды не потускнели, когда ротный показался из березняка, где тоже гремели ломы и шаркали по сухой плотной земле лопаты, поднял руку перед направляющим первым взводом, и негромко сказал, зная, что дальше его команду мгновенно передадут в хвост ротной колонны:
– Всё, ребята, пришли. Правее принять! Рассредоточиться на опушке. Командиры взводов – ко мне.
В редеющую темень, в глубину взводных колонн, растянувшихся вдоль дороги, тут же унеслось:
– Правее принять!
– Правее!..
– Взводных!..
Рядом с капитаном Солодовниковым стоял офицер из оперативного отдела штаба дивизии. Его Воронцов видел несколько раз в полку. Был он и в землянке, в тот памятный для Воронцова день, когда полковник Колчин зачитывал приказ о присвоении ему, Саньке Воронцову, первого офицерского звания.
– Приказ на ближайшие девять часов. Дальнейшие распоряжения получите после полудня. – Оператор рубил короткие, отчётливые фразы. Похоже было на то, что такой же приказ он отдавал в эту ночь уже не первому подразделению. – Ваша рота занимает рубеж обороны по обрезу поля. Позади вас дивизион ПТО. Дивизион расположен уступами. Пулемёты расположить соответственно. Окопаться и ждать. Время вам на всё про всё – два часа. Через час прибудут тыловики. Доставят сухой паёк. Но к сухпаю до особого распоряжения не притрагиваться. Кормить людей из полевых кухонь. После завтрака – два часа на отдых. Далее сразу же приступить к земляным работам. Траншею в полный профиль закончить к полудню. Плотность большая, успеете вполне. Команды отдавать вполголоса. Курить только в окопах. Пока ячейки не отрыты, никакого курения. Приступайте немедленно.
Трассировка будущей траншеи была уже сделана. Из примятой травы торчали берёзовые колышки с затёсами, на которых, если нагнуться, виднелись надписи химическим карандашом: «1 взв», «2 взв»…
Воронцов тут же развёл своих бойцов по отделениям. Отыскал колышки с трассировкой для отделения ПТР и пулемётчиков. Миномётному расчёту приказал окапываться прямо в линии траншеи, расширив свой окоп немного в тыл.
– В оборону ставят.
– Ну и дела, братва!
– Дела как сажа бела. Видать, тут такая оборона намечается, что похуже наступления…
– Нет, ребята, оборона есть оборона.
– Хуже атаки, что может быть? Только смерть.
– А ты в окружении бывал?
– Кто там побывал, тот об этом помалкивает.
– Неужто и правда – в оборону?
– Лейтенанта бы спросить…
– Лейтенант не больше нашего знает.
В голосах штрафников слышалась зыбкая надежда, в которую и хотелось бы поверить, да только не случалось пока такого на фронте, чтобы штрафную роту ставили в оборону. В оборону и маршевую можно поставить.
Протяжённость фронта, занятого взводом, не превышала ста метров. Такая плотность удивила бойцов и обрадовала – меньше копать! Чтобы не толкаться попусту, Воронцов одно отделение тут же отправил в лес. В лесу, позади роты, устраивались артиллеристы. Прибыли они, как видно, ещё вечером. Расчёты успели закопать свои «сорокапятки». Теперь сводили березняк, валили деревья, расчищали секторы. Воронцов обратил внимание на то, что все орудия в противотанковых расчётах были новые, улучшенной конструкции, с удлинёнными стволами, с приземистыми наклонными щитами.
