Глотая ледяное пиво, Ипатьева могла не только видеть, что делает ее новый знакомый, но и слышать его беседу с сидящими за дальним столом мужиками.
Комаров спокойно подошел к ним. Выглядели они совершенно обычно для такого рода мест — Ипатьевой были знакомы все типажи, представленные за столиком «Коломны»…
Облокотившись широченной спиной на обшитую вагонкой стену, на лавочке восседал детина в спортивном костюме. Он расположился так, чтобы держать под контролем входную дверь и весь небольшой зал.
Остальные четверо сидели кто спиной к Галине, кто вполоборота, но она — по напряженным спинам, по очень ощутимо напрягшимся затылкам понимала: они внимательно следят за происходящим в заведении, причем используют для этого, похоже, некие специфические, натренированные длительной жизнью в полуподполье, органы чувств.
Когда Комаров встал за спиной ближайшего к нему мужика, толстая спина которого была обтянута серым пиджачком (недорогим, как быстро прикинула Ипатьева, в таких ходят или откровенные лохи, «совки», или крутые барыги, маскирующиеся под безобидных работяг, резонно считая, что мимикрия зачастую работает лучше, чем бронежилет), лицо «спортсмена», до того спокойно оглядывавшего зал, окаменело.
— Ну что, суки? — спросил Комаров, обращаясь ко всем пятерым мужикам сразу.
Ипатьева почувствовала, как где-то глубоко, у нее в животе, возник ледяной комочек: словно она проглотила вместе с пивом маленькую льдинку и не замечала ее, пока льдинка, не растаяв, не прошла по пищеводу и не застряла где-то чуть выше пупка.
Голос Комарова звучал сейчас совершенно по-иному, не как давеча, в машине. Сейчас этот голос даже человеческим назвать было трудно. Так мог говорить, к примеру, главный герой «крутого» боевика о похождениях очередного робота-полицейского или еще какого-нибудь терминатора.
— Не пыли, Комар… — откинувшись на спинку скамьи, произнес один из сидящих (в пиджачке подороже, чем у того, за чьей спиной стоял Комаров). Его узкое, бледное лицо напоминало бы застывшую гипсовую маску, если бы не жгучие, лихорадочно горящие, черные глаза.
«Кокаинчиком балуется!» — отметила Галина.
Она сама себе удивлялась — никакого страха! Неужели она настолько поверила в могущество этого Комарова? Ведь один попер на пятерых явных бандитов! Неужели так действует на психику всего лишь один телефонный звонок Понизовского?
«Бандит из числа лидеров… — Ипатьева продолжала разглядывать бледнолицего. — А тот, в спортивном костюме, видимо, как раз при нем и состоит…»
— …Не пыли. Сядь, пивка выпей. Поближе к людям садись, а то я тебя чего-то плохо слышу. Ты вроде бы обозвал кого-то?
— Мне сидеть ни к чему, — тем же жестким тоном ответил Комаров. — А ты, падла, из себя законного не строй. Я-то знаю, кто ты есть. Понял?
— На «понял-понял» хочешь взять? — хитро сощурившись и вынув изо рта кусочек вяленой рыбы, спросил «бледнолицый». — Так, Комар, ты хоть и крутой, а за базар… — Он не успел договорить.
Комаров быстро сунул руку под пиджак.
Одновременно с этим детина в спортивном костюме вскочил, но тут же почему-то снова опустился на скамью. Лицо его меняло цвет с потрясающей быстротой. Только что оно было багровым, а сейчас побледнело, стало почти таким же белым, как у босса.
Галина проследила за взглядом «спортсмена» и обомлела… Бармен, по-прежнему находившийся за стойкой, скользил равнодушным взглядом по всей честной компании. Изменилось в его облике лишь одно — теперь он не опирался о пивной кран, а стоял крепко и прямо. Он и не мог бы ни на что опереться — руки были заняты. Бармен сноровисто (видно, что не в первый раз занимался этим делом) сжимал в руках автомат с очень толстым стволом. («Глушитель», — поняла Галина.) Автомат слегка подпрыгивал у него в руках, и Галина слышала глухие хлопки и лязг прыгающих по полу гильз, и гораздо более громкое, чем сами выстрелы, клацанье затвора.
Бармен стрелял одиночными, и три пули, одна за другой, вонзились в дощатую стену — как раз над головой «спортсмена», осыпав его плечи и макушку мелкими щепочками.
Комаров выдернул руку из-под пиджака. Ипатьева увидела, что теперь ее гид по городским притонам сжимал в кулаке короткую черную дубинку. Он не ударил ею сидящего перед ним и тоже шарящего по карманам толстяка: просто ткнул концом дубинки в жирный затылок. Посыпались искры, спина толстяка судорожно выгнулась, дернулась — и, не успевший вытащить пистолет (или что там у него было приготовлено для подобных случаев) бандит повалился вперед, уткнувшись лицом в стол и уронив по пути стоявший на столе бокал с пивом.
