В чем же я вижу значение современной литературы?
Подлинные произведения искусства - это колоссальная духовная энергия народа. Это опыт его и память, запечатлевшая и вобравшая в себя величие, движение и противоречия эпохи.
Рискну сказать, что литературный образ - это зеркало в него вглядывается читатель и, коли так можно выразиться, изменяет свое внутреннее выражение, которое становится то любящим, добрым и сочувственным если герой близок ему), то хмурым и отталкивающим (если герой неприятен ему), то мечтательным (если в герое есть нечто недосягаемое), то есть человек вглядывается в самого себя, и в той или иной степени происходит некий душевный сдвиг.
Во всем этом и есть стремление к совершенству.
В спорах о современном стиле часто проскальзывает или нарочито заостряется мысль о какой-то ультрасовременной телеграфной краткости прозы. Порой спорщики пекутся о времени нашего читателя, которому "не поднять толстый роман", ибо есть полуторачасовое кино, телевизор и иные технические чуда XX века.
Современен ли Толстой с его многотомными романами, с его подробнейшими описаниями состояния и чувств человека, с его детальнейшим исследованием души в ее тончайших проявлениях? Разумеется, вопрос этот смешон, применимый к гению - к художнику, имя которого, видимо, знают или слышали все на нашей планете.
Толстой не переставал и будет волновать современников и еще многие поколения до тех пор, пока человек будет человеком, пока будут существовать общество, жизнь и смерть, добро и зло, любовь к детям и женщине, стремление к самоусовершенствованию, то есть к воспитанию таких черт в человеке, которые делают его добрым властелином мира.
Гению Толстого свойственно проникать в глубины природы, а значит, в глубины человеческого сознания. Его глаза видели то, что не видели другие, его проникновение в психологию и, следовательно, в природу настолько гениально, всеобъемно, что мы порой говорим: Толстой "написал всю психологию человека".
Все изменения человеческого чувства Толстой показывал, раскрывал посредством своего мускулистого, точного языка, посредством крепкой и многопериодной фразы, где была некоторая нарочитая угловатость и в то же время естественность, за которой уже исчезает язык как инструмент литературы и остается живая жизнь, ощущение чувства, движение души. Углубляясь в чтение Толстого, вы почти никогда не замечаете, сколько раз повторено в фразе "что", "как" и "который", - вы поглощены течением толстовских мыслей, неожиданных и одновременно естественных открытий человеческой психологии, равных великим открытиям законов природы и общества. Гениальный художник никогда не поражал нас и, видимо, не хотел поражать "обнаженным мастерством", той выпирающей щеголеватостью фразы, что было свойственно, например, Бунину, который, покоряет нас серебряной чеканкой мастерства, но не мощью мысли. Невозможно объяснить, как достигает этого Толстой, но язык его настолько непосредствен, что как бы исчезает сама фраза, заслоняясь огромной мыслью. И это свойство величайшего гения - искусство становится не отражением жизни, а самой жизнью.
Толстой обладал редким даром, который кто-то назвал "ясновидением плоти".
Вы никогда не забудете место в "Анне Карениной", где Толстой описывает, как Анна вдруг почувствовала, что Вронскому противны ее рука, жест и звук, с которым она пила кофе.
Или вспомните - в "Войне и мире" после сражения доктор выходит из палатки и курит, держа сигару большим пальцем и мизинцем. Это не просто счастливо найденная деталь, подмеченная художником, это поистине ясновидение плоти. Обращая внимание на то, как держит сигару доктор, Толстой объясняет многое, что потребовало бы многостраничных описаний. Деталь с сигарой раскрывает все: и состояние доктора, уставшего от операций, и кровь на руках, и обстановку в палатке, и характер его, и еще многое другое, что незримо присутствует, чувствуется, но необъяснимо словами.
Вы с юности, впервые прочитав Толстого, помните плотные зубы Вронского, уши Каренина, глаза Анны, глаза Катюши Масловой - нет, это не только детали портрета. Это ясновидение внутреннего через внешнее, это открытие.
