— Нет. В одиннадцать вечера вокзал закрывается.
Пошел в советское консульство, говорю компетентному сотруднику:
— Заказанный мною билет финны, крохоборы, стырили, суки. Я на вашем диванчике прикорну до утра.
— Помещение до утра будет закрыто.
— Тогда в вашем садике на скамеечке.
— Садик тоже закрывается.
— Тогда тут рядом еще консульство, и там ходит огромный полицейский финн с огромным пистолем, и я устроюсь под забором, пусть меня охраняет.
— Нельзя, чтоб советский человек под забором... Дайте ваш паспорт.
С паспортом ушел минут на сорок. Возвращается:
— Поехали.
Привез меня на конспиративную квартиру недалеко от вокзала. Квартира была обширна, в пять комнат, в одной из которых сидел мужик перед большим телевизором. Сопровождающий положил на стол ключи, сказал:
— Будете уходить, ключи оставьте и прихлопните входную дверь.
Я огляделся. Четыре готовые застеленные койки, как в казарме. Стол и два стула. Больше ничего. Открыл узкое окно. Внизу на поворот со скрипом выруливал маленький трамвайчик. Красивый трамвайчик, и позвякивает мелодично.
Утром по раннему солнышку пошел на вокзал. Вдоль тротуара у большого магазина фирмы «Стокманн» уборщик вьетнамской метелкой лениво в совок подбирал редкие окурки.
* * *
А потом был 19-й август 1991-го. Я перед закрытой школой стоял под раскидистым деревом. Шел проливной дождь. Подошла моя любимая ученица.
— А я думала, тебя уже арестовали.
— А я в другом списке.
В тот же день уволился из школы. День в день, как двадцать лет тому назад.
Начиналось мое свободное плавание.
И совершенно другая эпоха. Как пятьдесят лет тому назад.
На следующий год на конференции по самиздату один из участников меня спросит:
— Ты был одним из тех, кто разрушал империю. Ты доволен тем, что есть и будет?
— Не знаю. Думаю, не один я виноват. Теперь другие шахматы: серые начинают и выигрывают. А русский мужик все крестится и крестится, пока не осатанеет от собственной глупости... и тогда... может быть, тогда? А история уже перевернулась на другую сторону. И может быть, станет как в русской забаве — замри, умри, воскресни... Эра милосердия еще не наступила. Или уже давным-давно прошла?
* * *
Обосновался я в самой «питательной» среде обитания — «Свободная Культура», Пушкинская, 10. Зарегистрировал три журнала, из которых по разным — забавным обстоятельствам — самым интересным оказался первый. Я пришел в случайно попавшийся банк — «Петербургский Нефтяной Банк» и сказал:
— Я собираюсь издавать детский юмористический журнал.
— Поздравляем.
— Это будет лучший детский журнал конца столетия.
— Замечательно. Что для этого нужно?
— Кредит на два месяца.
— Сколько?
— Два миллиона рублей.
Они присвистнули: а залог?
— Ребята, мое имя стоит дороже ваших вонючих нефтяных рублей.
Беспроцентный кредит был возвращен в срок.
С моим коллегой[117] мы осмотрели полуподвал митрополичьего корпуса Невской Лавры, где некогда содержалась типография, и мы рассчитывали найти этому применение изданием периодического церковного вестника, который, однако, после первого номера не получил продолжения по причине какой-то мне неизвестной интриги, бытующей в том числе и в церковной среде. Или, скорее, потому, что мы с коллегой были недостаточно воцерковлены.
Тогда как раз шла пасхальная неделя. С первым номером «Баламута» мы пошли на прием к митрополиту Владимиру. Похристосовались. Митрополит сказал:
— Когда христосуются, нужно снимать очки, потому что раздается топот копыт.
В кабинете он заметил, что журнал он уже видел.
По весне в Доме кино состоялся 30-летний юбилей фильма «Айболит-66». Зал был полон. В крохотной комнатушке ждали юбиляра. Ролан Быков появился совершенно пьяным. Еле на ногах держался. Это уже было интересно.
Я прошел в первый ряд. Когда мэтр поднялся на сцену, он оказался абсолютно трезв. Сила искусства или уловка, какой-то хитрый собственный прием? Не знаю. Вручая журнал, я назвал Ролана Быкова «лучшим баламутом». Тинейджеры поднесли актеру эксклюзив — большую эмалированную уличную табличку «ул. Бармалеева». Какое-то время спустя в издательстве появился большой фотопортрет актера с надписью наискосок — «Баламуту» долгий путь. Не стесняйся — баламуть».
