Пришел мальчик очень милый, вегетар[ьянец] и бывший револю[ционер].
Вчера письмо от Граубергера об отказавшемся Лойцнере. Сейчас 11 часов, хочется начерно кончить Ст[арое] и Нов[ое]. Помоги, X. X — не Христос, а икс, т. е. неведомый, но сознаваемый Бог.
То, что читают и списывают мои дневники, портит мой способ писания дневника. Хочется сказать лучше, яснее, а это не нужно. И не буду. Буду писать, как прежде, не думая о других, как попало.
1 Апр. 1909.
Вчера уехал Ч[ертков]. Я хотел ехать проводить, но б[ыл] очень слаб и ничего не писал, начал и бросил. Был в оч[ень] дурном духе, и теперь не похвалюсь. Мучительна мне это безумная (больше, чем безумная, рядом с бедной на деревне) [жизнь], среди к[отор]ой уже сам не знаю как обречен доживать. Если не в чем другом, так в этом сознании неправды я явно пошел вперед. И роскошь мучительна, стыдна, отравляет всё, и тяжелы сыновья своей чуждостью и общей всей семье самоуверенностью исключительной, — то же у дочерей. Хочется сказать про это С[аше], чтоб она поняла, как хорошо быть правой, но как во много раз лучше, радостнее быть виноватым перед собой, и самое лучшее, когда сомневаешься, виноват или нет, и все-таки признаешь себя виноватым.
>79Третьего дня много писал. Нехорошо, но подвигаюсь. Были мальчики. С ними мне легче всего.
Звонили, и гудел гудок, когда я сидел на балконе. Да, ceci tuera cela, a tué.>80
Еще думал, как губительна, развращает детей гимназия (Вол[одинька] Мил[ютин] — Бога нет), как нельзя преподавать рядом историю, математику и Зак[он] Бож[ий]. Школа неверия. Надо бы преподавание нравстве[нного] учения.
>81Читал вчера Корн[ея] Ва[сильева] и умилялся.
3 Апр. 1909.
Вчера хорошие письма: Краснова. Отвечал ему и другим. Немного писал. — Всё нехорошо. Заглавие — Новая Жизнь. Вечер как-то совестно с картами. Роскошь жизни, объедание все мучает. Нынче опять хорошие письма. Отвечал. И писал Н[овую] Ж[изнь] немного. Слаб. С[оня] уехала в Москву. Хочется написать в Д[етскую] М[удрость] о наследстве. И Ив[ану] Ив[ановичу] две книжечки и Павла.
8 Апр. 1909.
Ночью выпал снег. Никак не думал, что так долго не писал. За это время был нездоров, кажется 5-го, ничего не ел полтора суток. И было оч[ень] хорошо. Письма опять хорошие. Ils m’en diront tant,>82 ч[то] я точно поверю, ч[то] я оч[ень] важный человек. Нет, не надуют. Они надувают, да я пока еще выпускаю дух. Вчера да и 3-го дня порядочно писал Н[овую] Ж[изнь]. Но всё это старое, старое, только забытое и другими людьми, и мною. Вчера занимался тоже Конфуцием. Кажется, можно написать.
Приятно было вчера или 3-го дня в то время, как я как раз думал о том, как я счастлив, сказать пришедшей здороваться С[о]н[е], что я счастлив, и причина этого и она. Много, кажется, нужно записать и одно главное, ч[то] подчеркну.
1) Много читал о древней китайской и индус[ской] религии, и как ясно стало их преимущество о том, ч[то] у них насилие есть религиозное начало, нужное для благоустроенной жизни, у нас же, у христиан (будучи противным исповедуемой нами религии), есть только грех и прелесть греха насилия, власти.
2) Да, Б[ог] дышит нашими (всеми отдельными существами) жизнями. Что Он делает через нас? мы не знаем и не можем знать. Одно мы знаем, что в этом наша жизнь, и когда мы знаем это, то и нам хорошо, и легко делается, как по маслу, и наше и Его дело.
3) Выбора нет людям нашего времени: или наверное гибнуть, продолжая настоящую жизнь, или de fond en comble>83 изменить ее.
4) Всё растет и вырастая изменяется. Неужели неизменно одно то, на основании чего живет человечество?
5) Приучать себя думать о себе, как о постороннем; а жалеть о других, как о себе.
6) Да, подчиняться и ставить выше всех других может и должен человек только одному закону: тому, к[отор]ый свойствен всем людям и в исполнении к[отор]ого все люди находят свое благо.
7) Человек и родится, и живет, и умирает один, и сам же, один же получает награду — не в каком-либо неизвестном, а в этом мире за добрую и наказание за дурную жизнь. Зак[оны] Ману.
8) И теперь самое для меня дорогое, важное, радостное; а именно:
