Разговаривать в подземке невозможно. Хитроумные джентльмены, создавшие ее, поставили себе первой целью добиться максимума шума. И не какого-нибудь там заурядного шума, когда, скажем, тонна угля сыплется на тонкую жесть, но шума, достойного такого названия. И они воздвигли тонкие опоры из стали, уложили тонкие шпалы из дерева и ослабили все гайки, так что теперь поезд подземки в движении приводит на ум непрерывные взрывы динамита, в которые вплетается голос гигантского водопада.
Псмит, обреченный на временное молчание этой комбинацией грохотов, начал наверстывать упущенное время, едва они вышли на улицу.
— Чрезвычайно неприятный район, — сказал он, критически озирая темные улицы. — Боюсь, товарищ Виндзор, мы поступили неосмотрительно, так далеко углубившись на запад. Если существует проклятая местность, где низколобые разбойники готовы с радостными воплями выскочить из-за каждого угла, то эта проклятая местность и есть та проклятая местность. Но отступать мы не можем. В каком направлении, по-вашему, расположена эта арена?
Еще когда они вышли из квартиры Билли, накрапывал дождь. Псмит поднял воротник плаща.
— Мы терпим много страданий во имя Литературы, — объявил он. — Не осведомиться ли нам у этого доброжелательного путника, не знает ли он дороги в Хайфилд.
Выяснилось, что пешеход сам туда направляется, и они пошли вместе. Псмит любезно изложил свои взгляды на погоду и предсказал победу Кида Брейди в обещанной встрече.
Тараторя без умолку, он перешел к решающей роли, которую сыграли «Уютные минутки» в подготовке этой встречи, но тут локоть Билли, болезненно ткнувшись в его ребра, заставил его спохватиться.
Он замолк, жалея, что наговорил лишнего. Совершенно незачем было намекать случайному знакомому на их связь с этой воинствующей газетой, и тем более в таком малоосвещенном районе, по которому они шли.
Однако их спутник, казавшийся человеком молчаливым, ничего не сказал, и Псмит ловко перевел беседу вновь на погоду и уже погрузился в сравнение климатов Англии и Соединенных Штатов, когда они свернули за угол и увидели наискосок что-то вроде огромного амбара, над дверями которого в темноте с трудом различались слова «Хайфилдский атлетический и гимнастический клуб».
Билеты, раздобытые у одного из газетных друзей Билли, были в ложу. Она, как и все остальные, оказалась чем-то вроде овечьего загончика из неполированного дерева, где стояло четыре жестких стула. Интерьер Хайфилдского атлетического и гимнастического клуба был совершенно избавлен от каких-либо намеков на роскошь и украшения. Вдоль всех четырех стен ярусами поднимались скамьи. На скамьях располагался такой набор крутого вида граждан, какого только могла пожелать душа. На стульях у ринга сидели репортеры с телеграфными аппаратами, при помощи которых они отстукивали подробности каждого раунда в свои редакции, где другие репортеры принимали сообщения и придавали им печатный вид. В центре помещения, залитый ярким светом полдюжины электрических люстр, находился ринг.
Гвоздь программы предваряли другие дружеские бои. Грузный джентльмен без пиджака вступил на ринг в сопровождении двух худеньких юнцов в боевых костюмах и дюжего субъекта в красной фуфайке, синих саржевых брюках и желтых подтяжках, который с рассеянным видом жевал резинку.
Грузный джентльмен провозгласил голосом, прорезавшим воздух точно пушечное ядро:
— По-ка-за-тель-ный четырехраундовый бой между Пэт-си Миллигеном и Томми Гудли, членами этого клуба. Пэтси справа от меня, Томми слева. Просьба к джентльменам перестать курить.
Зрители не перестали. То ли не отнесли это обращение к себе, то ли сочли его пустой формальностью. Откуда-то из глубины помещения донесся удар гонга, и Пэтси справа бодро вышел вперед навстречу Томми, который приближался слева.
Бой был коротким, но энергичным. По временам противники нежно повисали друг на друге, и тогда краснофуфаечный субъект, не переставая жевать резинку, с тем же отрешенным видом разделял бойцов, попросту проталкиваясь между ними. К концу первого раунда Томас, уклонившись от свинга слева, послал Патрика на пол, где тот и отлежал положенные десять секунд.
