Кроме того, Губва знал кое-что, чего не знал Стоун: а именно, что ещё осталась одна последняя мина, заложенная в нижней части шахты лифта, и что детонация произойдёт, когда двери клети полностью откроются. Вот почему альбинос проигнорировал предупреждение Стоуна не влезать в его разум, бывшее, в лучшем случае, пустой угрозой, поскольку Губва был мастером тайной телепатии. Другой телепат, возможно, почувствовал бы его, но он был в разуме Стоуна уже пять минут без малейшего опасения обнаружения. И он всё ещё был там, когда клеть лифта остановилась, и Стоун раздвинул двери. Держа свои огромные руки поднятыми над головой, как и велено, и с автоматом Стоуна, упёртым в спину, Губва первым вышел из лифта — за доли секунды до того, как мина внизу сдетонировала, и взрыв, направленный вверх по шахте, встряхнул клеть, как терьер крысу.
Разум Стоуна был вынужден переключиться, и он, с завёрнутой в одеяло Вики Малер, по-прежнему перекинутой через плечо, споткнулся и упал на одно колено. Прежде чем он успел встать, правая рука Губвы с молниеносной скоростью опустилась, и огромные серые пальцы сжались, как тиски, на прикладе автомата, выворачивая его из рук Стоуна.
Безумный, но торжествующий в своём безумии, альбинос засмеялся, направил оружие на Стоуна и приказал ему выйти из клети.
— Судя по всему, мистер Стоун, — сказал он, — даже Бог может ошибаться. Я считал вас умным, но даже идиот застрелил бы меня, когда у него был шанс! — Он повёл стволом. — Опустите её, — приказал он, указывая на пустое место среди окоченевших тел своих бывших солдат. — Положите её вместе с остальными трупами. А теперь мы сыграем в маленькую игру. Я закрою глаза и буду стоять совершенно неподвижно, а вы должны будете подготовиться. Затем, когда вы будете готовы, вы должны попытаться отнять у меня автомат — или, возможно, достать пистолет из кармана и застрелить меня.
— Губва, ты злобный ублюдок, я же…
— Конечно, вы не сможете выиграть, — перебил его Губва, — потому что я узнаю о любом вашем движении раньше, чем вы его сделаете. Но разве не стоит попробовать? И, чтобы сделать игру более интересной, мы ограничим её продолжительность пятнадцатью секундами, после чего я действительно должен буду уйти.
— Торопишься, Губва? — выдавил Стоун.
— Да, конечно! Психосфера бурлит, мистер Стоун. Она готовится к встрече нового Мессии. Я чувствую её волнение, её психическую концентрацию. Она манит, и я должен идти.
Он крайне демонстративно закрыл глаза и начал считать:
— Один… два… три… четыре…
* * *
В нематериальном потоке Психосферы беседовали три нематериальных сущности.
— Ну как? — спросил Гаррисон. — Теперь вы удовлетворены?
— Не уверен, — ответил Томас Шредер. — Это, я полагаю, своего рода равенство. Не совсем то, что я имел в виду.
— Вы вряд ли могли стать равным мне, пока были частью меня, — сказал Гаррисон. — Поэтому я вас отделил. И Вилли тоже. Как насчёт вас, Вилли? Удовлетворены ли вы?
Кених ответил, пожав плечами:
— Я мыслю, следовательно, я мысль! — и засмеялся. — Я привыкну к этому.
— Но что нам теперь делать? — спросил Шредер. — Теперь, когда мы стали бестелесными, всемогущими и… бессмертными?
— Делать всё, что захотите, — ответил Гаррисон. — Хотите вернуться на тот сгусток грязи, что породил нас? Тогда идите, создайте себе тело, сделайте себя смертным! Вы можете сделать это. Вы способны сделать почти всё, что можете себе представить.
— Да, ты прав, — сказал Шредер. — Так почему бы нам это не сделать?
— Нам? — Гаррисон усмехнулся. — Вам, может быть, но не мне. Я всегда могу сделать это позже, если мне станет скучно. Но я сомневаюсь в этом.
— В том, что может стать скучно? — уточнил Кених.
— Позвольте мне вам кое-что показать, — ответил Гаррисон.
Он показал им ВСЁ — или, вернее, показал им кое-что из ВСЕГО. Чтобы посмотреть действительно ВСЁ, потребовалась бы вечность.
— Видите? — сказал он. — Пусть вы бестелесные, всемогущие и бессмертные, но не всеведущие. Как вы можете познать всё пространство, которое всегда расширяется как внутрь, так и наружу? Или всё время, которое бесконечно позади и неумолимо идёт вперёд? Взгляните ещё раз.
