— Но по сути Лючия Д’Амико умерла, — безжалостно сказала Ксения. — Её личность утеряна, сейчас перед нами её ранняя версия. Если бы Ракс знали, насколько велики потери, то было бы правильнее перенести её в детское тело...
— А вы не знали?
— Нет. Люди члены Соглашения, Ракс чинил ваш разум, но не фиксировал повреждения. Анге — другое дело, её сознание тщательно изучалось.
Валентин вздохнул.
— Лучше бы вы изучили их разум. Меня тревожит Анна.
— Она ведёт себя совершенно нормально, — заметила Ксения.
— В том-то и дело! Вы сказали...
— Ракс сказали... — мягко поправила Ксения.
— Хорошо. Ракс сказали, что повреждения сознания максимальны у Анны и Лючии. Кадет лишилась воспоминаний за четыре года. Это же почти четверть её жизни, Ксения! Четверть жизни! А Мегер ведёт себя совершенно нормально.
— Это странно, — согласилась Ксения, поморщившись. — Я понимаю вашу обеспокоенность.
— С ней что-то не так, — сказал Валентин, понизив голос. — И я боюсь, что это «не так» выскочит как чёртик из коробочки в самый неподходящий момент. Если я попрошу Ракс...
— Нет, — твёрдо ответила Ксения. — Даже не пытайтесь. Это ограничения, которые Ракс прописали в саму основу своего сознания. Цивилизации, вошедшие в Соглашение, не могут становиться объектами исправления, а отдельные особи — контролю сознания. Простите.
— Но вы несколько раз угрожали цивилизациям Соглашения, — заметил Валентин.
Ксения кивнула.
— Случалось. Всегда говорить правду мы не обязаны. К тому же уничтожение — не исправление реальности. Это просто уничтожение.
Валентин едва не поперхнулся, глядя на серьёзное лицо Ксении. Знать бы, когда она говорит всерьёз, а когда шутит. Пробормотал:
— Очень верное замечание... И всё же... насколько было бы проще...
— А вы поговорите с ней, — предложила Ксения. — По душам.
— Поговорю, — согласился Валентин.
Звать никого не потребовалось. Минут через пять все и сами собрались рядом с командиром и Ксенией, будто искусственный мирок стал их давить. Губы Адиан были измазаны зелёным травяным соком, Ян что-то сказал ей, она облизнулась длинным языком.
Триста тридцать, выйдя вперёд, склонил голову:
— Для меня было большой честью отозваться на зов Ракс и помочь соотечественнику. Скажите, какая судьба ожидает меня и мою лучшую часть?
— Вы можете присоединиться к нам, — сказала Ксения. — Нас ожидает интересная и опасная экспедиция.
— А могу ли я покинуть Ракс и отправиться домой? — спросил феолец.
— Разумеется.
— Не ожидал, — психотерапевт улыбнулся. — Я боялся, что буду уничтожен или изолирован до конца моих дней.
— Но всё равно прибыли к нам.
— Это мой врачебный долг. — Триста тридцать глянул на пациента. — Спасибо за приглашение. Ваша история удивительна, а героизм безмерен. Но мы с Мото предпочтём вернуться. Лишние знания приносят лишние опасности.
— Удачи в пути, — сказала Ксения. Похоже, она ничуть не удивилась такому решению.
Триста тридцать обнялся с Двести шесть — пять (Валентин заметил, что при этом симбионты высунулись и на миг соприкоснулись), после чего пожал руку Соколовскому. Повернувшись к Уолру, на миг согнулся, что не было похоже на поклон, а скорее напоминало стойку пловца перед прыжком с тумбы. Уолр с удивительной для него грациозностью ответил таким же движением.
И, не утруждая себя прощанием с остальными разумными, Триста тридцать направился к своему ползуну.
— Все феольцы, кого я встречал, были совершенно отмороженные ребята, — сказал Валентин. — Ради информации и познания они отправились бы в ад.
— Так вы встречали только тех, кто уже покинул планету, — шёпотом ответила Ксения. — Это ничтожный процент. Они любят мирную спокойную жизнь, изящные искусства, биоконструирование и долгие философские диспуты. Наш гость уважаемый известный врач, и он как раз типичный феолец.
В молчании все смотрели, как типичный феолец подошёл к ползуну и забрался к нему в череп. Алекс помахал чужаку рукой, но тот не ответил. Миг — и белый дракон, изогнувшись, стал подниматься в воздух. Шёрстка на его боках топорщилась, невидимые человеческому глазу плавники тащили ползуна вверх.
— Он такой красивый, — сказал Алекс. Неловко улыбнулся и добавил: — Я про дракона. Вот доктор был куда дружелюбнее, когда прибыл к нам. Мы его ничем не обидели?
