- Комиссия разбиралась. Говорят - заводской брак. Ты что, Никита, совсем ничего не помнишь?
- Не-а.
- Ну, ты даешь! - изумился Кандей. - Запаску твою завело за основу. Ну, думаю, ец, можно ожидать повышения. Ты, Никита, метров с пятидесяти летел, как кусок дерьма. Казенное имущество наземь сбрасывал - все в меня угодить норовил.
- Ты где в это время был?
- На КПП, обеспечивающим. Я это дело первым заметил - на патрульный "УАЗик" - прыг - и вперед. Подъезжаем, а ты живой. Руки-ноги целы, башка не разбита. "Кандей, - говоришь, - воды!" Я фляжку от пояса отцепил... Господи, думаю, да не уж пронесло? А ты пару глотков сделал и глаза закатил. Кровь горлом как хлынет... во, блин, бегут. Не по нашу ли душу?
- А то по чью? Ничего, пусть бегут! Им полезно... пробздеться.
- Может, оно хорошо, что не помнишь? - философски подытожил Кандей.
- Может, и хорошо, - согласился Никита. - Я, Серега, очнулся от холода. Стол подо мной каменный. Дух, как от покойника. А может, не от меня? - там еще один был... на соседнем столе. Все пузо распорото, а кишки - ты не поверишь! - вынуты из нутра и лежат у него на морде.
Серега брезгливо сплюнул:
- Ты, командир, не можешь без этих вот.... без подробностей?
- Я это, Кандей, к тому, что кишки у него цвета запекшийся крови. Чернющие, как морда у сомалийца.
- Я же просил!
- Ну, ладно, ладно, не буду!
- Подопригора, к командиру!
Ростов из-за погоды не принимал. Наш самолет повернули на Минеральные Воды и оттащили в самый конец аэродрома. Зачем, почему? - того пассажирам не объяснили. Не посчитали нужным. Спросонья никто ничего не понял. Бардак - он в России как первый снег: его никогда не ждут, но всегда принимают за норму. Люди слонялись по аэропорту, не зная, куда себя деть. Одни получали багаж, ловили такси или частника. Другие мечтали дожить до утра, купить билеты на пригородный автобус и продолжить путешествие по земле. Так было во все времена. Люди вечно куда-то спешат. Но желания и возможности тех, кто скопился в аэропорту, больше не совпадали - общество уже поделилось на богатых и бедных. Теперь общественный вес каждого гражданина напрямую зависил от трех основных составляющих: толщины кошелька, наличия нужных связей и личных амбиций.
Неимущие - люди упертые: от потраченного рубля ждут всегда на процент выше его номинальной стоимости. Они-то, в основном и ломились в билетную кассу:
- Я оплатил билет до Ростова и ваша обязанность доставить меня туда. Как это "невозможно"? На какие, простите, шиши я доберусь домой? Оплатите мне неустойку. У нас, слава Богу, рынок.
Дежурный по аэропорту запер свой кабинет изнутри. Кассирша пила сердечные капли, но место "в окопе" не покидала.
- Товарищи, отойдите от кассы, - по старой привычке громко кричала она, - у нас форс-мажор, на сегодня все рейсы отменены, или задерживаются.
В чем причина? - она и сама не знала, но чувствовала душой, что дело серьезное.
Ей было очень плохо, а Мордану - еще хуже. Цинковый ящик с покойником это не чемодан. Его не засунешь в багажник такси.
В месте, где человек появился впервые, с кондачка не найдешь ничего, даже сортира. Он и умчался куда-то звонить, что-то там утрясать. В общем, решать уравнения со многими неизвестными. Я его отпустил, не лез в душу, не стал напоминать о себе.
Нельзя сказать, чтобы я волновался или злорадствовал. Жизнь вне привычного тела довольно пресна - у чистого разума нет эмоций. Он беспристрастный судья. Так что я, в то же время, не совсем я: отстраненно взираю на происходящее, регистрирую факты. По старой земной привычке иногда про себя отмечаю: вот тут бы я посмеялся, вот это должно быть грустно, а здесь вот, можно и возмутиться. Но не смеюсь, не грущу, не психую. В общем, не человек, а соленая рыба.
У Мордана все шло кувырком. Трое его торпед были уже в Ростове. У них все готово: машина стоит в аэропорту, ждет приземления борта. Водитель начинает требовать неустойку. Ну, как тут не подавать сигналы тревоги? Вот только куда и кому? Я хотел было, прояснить для себя ситуацию, но что-то не отпустило. Какое-то черное излучение. Кажется, где-то поблизости бродит страх...
