Так вот ты какая, - холодея, подумал Устинов, имея в виду безносую, - не спеши, дай хоть переодеться.
Как и любой человек, он частенько думал о смерти. Отношение к ней менялось с годами: от детского безотчетного ужаса, до твердого осознания вечной необходимости перехода в иное качество. Жорка сам себе выбрал такую жизнь, где смерть - производственный фактор, основное мерило работы, самый последний козырь. Нет, он не боялся. Просто жалел, что это случится сегодня, вернее, уже сейчас.
Волоча за собой ноги, Устинов пополз к дивану. Пополз на одних руках, натыкаясь на стулья, ударяясь и теряя от боли сознание. Отлежавшись, очнувшись, начинал рычать на себя:
- А ну, шевелись, падла, на том свете передохнешь!
Он задал себе программу, а значит, обязан выполнить. Выполнить, не смотря ни на что.
Устинов с трудом забрался на пропахшее потом ложе, сплюнул, вытер лицо какою-то тряпкой и потянулся за водкой.
- Может, полегче станет? - спросил он у собственной совести, но сам же почувствовал, что лукавит и тут же придумал другой повод. - Для внутренней дезинфекции.
- Ты же просил всего лишь переодеться! - завопил возмущенный разум. - Так вот для чего ты полз?!
- Выпью - переоденусь. Не пропадать же добру. Да и пьяным помирать не так страшно! - Он почему-то сказал это очень громко. - Ну, понеслась!
Зажмурившись, Жорка вылил в себя целый стакан и тут же заплакал от резкого приступа боли, вытирая сопли и слезы. А когда он открыл ослепленные мукой глаза, Антон сидел уже в мягком кресле в небольшом закутке между столом и диваном и с интересом смотрел спортивные новости.
Это было уже слишком! Устинов подумал, что снова "отъехал". Взяв себя в руки, он вылил в стакан остатки - все до последней капли, снова выпил, бросил на пол пустую бутылку и только потом произнес, путая видения и реальность, задыхаясь и делая долгие паузы:
- Молчишь, не пропал еще? - ну молчи, молчи. Значит, это не ты. А я помирать собрался. Вот возьму и помру к великой твоей досаде. Маму с папой думал увидеть, сказать им, до скорой, мол, встречи. А это опять ты...
- Вон, твои мама с папой, - отозвался Антон, кивком указав на пустую тару.
Витькина установка на ироничное восприятие кошмаров здесь не прошла. Жорку вдруг затрясло, заштормило от ярости:
- Не доставай! - прошипел он и сузил глаза, - настоящий ты или нет, мне без разницы. Совесть имей, уйди, дай умереть спокойно: прошлое не вернешь, не изменишь. Я сам себя за все осудил.
Последняя фраза далась не в пример легче. Устинов твердо встал на ноги, присел на диванный валик и закурил. Из того что произошло, больше всего удивило не появление бывшего друга, а то, что боль отпустила, что курилось в охотку, что водка не просилась обратно; ушла тошнота, а с нею кошмарные ощущения, связанные с похмельем. Даже в голове просветлело, как будто не пил, как минимум, месяца два и каждое утро делал зарядку.
Или я сплю, - подумал вдруг Жорка, - или это действительно он. А вслух произнес:
- Если не трудно, выруби телевизор и включи настольную лампу, а я пока рубашку переодену.
Сид выполнил просьбу быстро и в точности. Даже набросил на матерчатый абажур Жоркину коричневую рубашку. Приглушенный свет лампы больше не резал глаза, в комнате стало намного уютней, и даже, как будто, чище.
- Как ты вошел, как узнал, что я здесь? - снова спросил Жорка, оглядывая железную дверь, - где и когда я так прокололся?
Дверь была в полном порядке. Мощный засов и стальная цепь плотно сидели в пазах. Сюда невозможно проникнуть с лестничной клетки без автогена, взрывчатки или хорошей стенобитной машины. Тем не менее, он смог.
- Ты задаешь слишком много вопросов. И это вместо того, чтобы извиниться за прошлое, - тихо сказал Антон, - Скажу тебе честно: я рад, что не успею ничего объяснить, потому, что сейчас за тобой придут.
В том, что охота пройдет удачно, Максимейко не сомневался. Объект опускался до уровня плинтуса: вторую неделю не ходил в магазин, питался "святым духом". Щетина на морде - как у покойника. Походы за водкой он перенес на раннее утро, когда во дворе никого еще нет. Брал сразу по шесть-восемь бутылок, и съедал их в течение суток.
