Старая, во многих местах прожженная, а под мышкой даже пробитая пулями шинель Голикова, которую он даже зимой не сменял бы ни на какую шубу, не греет его в эту летнюю ночь. Закаленное, худощавое тело ефрейтора то и дело сотрясается от дрожи, которую он не в силах унять.
Конечно, если бы можно было побегать по берегу или хотя бы крест-накрест похлопать руками по бокам, сразу бы заиграла кровь, но ему даже подняться нельзя во весь рост, хотя ни зги не видать вокруг, только тускло мерцают звезды в черном небе.
Сколько лежит он тут — два или все три часа? Судя по смещению тех немногих созвездий, которые видны ему отсюда, пожалуй, три. А на берегу по-прежнему все тихо, слышны только негромкие всплески воды. Странное все-таки название у этой реки — Гремучая. Когда-то, может быть, и гремела, а сейчас будто притаилась от кого-то. Залегла на дне ущелья и выдает себя лишь тихими, как затаенные вздохи, всплескам». И темень тут внизу такая, что и звезд на небе не увидишь, если только не задерешь головы высоко вверх — так сошлись крутые ее берега. Голиков ни разу не видел, чтобы днем кто-нибудь из немцев спускался к воде, а ночью, может быть, и отваживаются.
Уж очень тихо, не похоже, чтобы был кто-то на том берегу.
Не подает никаких сигналов и Зыбин. Он ушел в разведку вчера ночью и сегодня должен вернуться.
Первым, конечно, принял бы его сигнал старший сержант Брагин. Он ведь наверху, у обрыва, да и условились так. А уж Голикову старший сержант сам бы потом просигнализировал, чтобы плыл он на тот берег за Зыбиным на малой надувной.
А пока ефрейтор лежит на днище этой лодки, облокотясь об ее туго надутый резиновый борт. Весла он заранее всунул в уключины, сложив их крест-накрест.
Вдруг ухо его, привыкшее к монотонному плеску реки, улавливает чуть слышный шорох на берегу.
Ефрейтор вскидывает автомат.
— Спокойно, Голиков, — слышит он шепот Брагина. И как это ухитряется старший сержант ходить так бесшумно?
— Не замерз еще? — спрашивает Брагин, садясь на борт лодки. — Тут у тебя еще терпимо, а наверху ветерком прямо-таки насквозь пробирает.
— Но и тут тоже не Сочи, — мрачно отзывается Голиков, засовывая руки в рукава шинели. — А с Зыбиным как же? Не нравится мне, что он до сих пор не вернулся. Наверху остался кто-нибудь, в случае если он сигнал подаст?
— Сам капитан Кравченко. Приказал нам с тобой переправиться на тот берег и ждать Зыбина там. Спускай лодку.
Лодка лежит на песчаной отмели, и Голиков легко спускает ее на воду, удерживая за причальные стропы.
Брагин уже заносит ногу через борт, но в это время на немецком берегу раздаются сначала одиночные выстрелы, затем сразу несколько длинных автоматных очередей.
Взвиваются в небо ракеты, освещая часть реки и крутой скат нашего берега.
— Быстро назад! — командует старший сержант.
Вдвоем они выхватывают лодку из воды и оттаскивают ее в глубокую выемку берегового откоса. Торопливо прикрываются маскхалатами.
