Но по ходу романа становится все яснее и яснее, что, несмотря на запланированность мероприятия, оно осуществилось чудом. Оно стало возможным благодаря ряду чудесных совпадений, цепочке удачных (для убийцы) случайностей. Вот как разговаривают об этом Разумихин с Зосимовым:
«– Чем объясняю? Да чего тут объяснять: дело ясное! По крайней мере, дорога, по которой надо дело вести, ясна и доказана, и именно коробка доказала ее. Настоящий убийца обронил эти серьги. Убийца был наверху, когда Кох и Пестряков стучались, и сидел на запоре. Кох сдурил и пошел вниз; тут убийца выскочил и побежал тоже вниз, потому никакого другого у него не было выхода. На лестнице спрятался он от Коха, Пестрякова и дворника в пустую квартиру, именно в ту минуту, когда Дмитрий и Николай из нее выбежали, простоял за дверью, когда дворник и те проходили наверх, переждал, пока затихли шаги, и сошел себе вниз преспокойно, ровно в ту самую минуту, когда Дмитрий с Николаем на улицу выбежали, и все разошлись, и никого под воротами не осталось. Может, и видели его, да не заметили; мало ли народу проходит? А коробку он выронил из кармана, когда за дверью стоял, и не заметил, что выронил, потому не до того ему было. Коробка же ясно доказывает, что он именно там стоял. Вот и вся штука!
– Хитро! Нет, брат, это хитро. Это хитрее всего!
– Да почему же, почему же?
– Да потому что слишком уж все удачно сошлось… и сплелось… точно как на театре.
– Э-эх! – вскричал было Разумихин, но в эту минуту отворилась дверь, и вошло одно новое, не знакомое ни одному из присутствующих, лицо».
(«Точно как на театре» все происходит и в фильме Ромера, потому в нем и показан кусочек театрального представления.)
Были и другие удачные совпадения, например, когда Раскольников, так сказать, шел на дело – и входил во двор дома:
«На счастье его, в воротах опять прошло благополучно. Мало того, даже, как нарочно, в это самое мгновение только что перед ним въехал в ворота огромный воз сена, совершенно заслонявший его все время, как он проходил подворотню, и чуть только воз успел выехать из ворот во двор, он мигом проскользнул направо. Там, по ту сторону воза, слышно было, кричали и спорили несколько голосов, но его никто не заметил и навстречу никто не попался».
Раскольников полагает, что он находится в некоей объективной действительности, а на самом деле он находится в сказке. Он находится в художественном мире, в котором «слишком уж все удачно сошлось… и сплелось… точно как на театре».
«Но Раскольников в последнее время стал суеверен. Следы суеверия оставались в нем еще долго спустя, почти неизгладимо. И во всем этом деле он всегда потом наклонен был видеть некоторую как бы странность, таинственность, как будто присутствие каких-то особых влияний и совпадений».
Бывает так, что жизнь «подыгрывает» человеку, находящемуся «на подъеме», в состоянии вдохновения. У него почему-то все получается, весь внешний мир волшебно подстраивается под его волю. Он проживает некоторый отрезок времени так, словно пишет стихотворение. Он в это время живет художественно.
Бывает и так, что «все валится из рук», ничего не получается: жизнь не подыгрывает. Это состояние, обратное вдохновению.
Но, смотрите, бывает еще и третий вариант: все получается словно по мановению волшебной палочки, жизнь подыгрывает вовсю, но то, что получается, есть зло. Такое вот черное вдохновение:
«Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом. Силы его тут как бы не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила».
Когда художник творит, под его пером или кистью рождается то, что превышает его силы, нечто для него неожиданное.
Что и случилось с Раскольниковым. И вопрос о Наполеоне отпадает сам собой. И встает вопрос, который можно было бы, например, сформулировать так: кто подстроил «огромный воз сена»?
Ты думаешь, что ты настоящий, что ты сам по себе, а ты на самом деле в сказке, ты персонаж. И вот ты начинаешь об этом догадываться. И вот перед тобой уже не просто старуха-процентщица, но и Баба-яга, которая знает, зачем ты к ней пришел:
