Я сажусь, расчистив себе место от пробников и коробочек, чтоб можно было сесть по-индийски, поджав под себя скрещенные ноги. Мы сидим друг против друга, касаясь коленями.
– Ну, и как прошел день? – ласково спрашивает Картер и, наклонившись, смахивает упавшие мне на глаза волосы.
Хлюпаю носом и обвожу взглядом окружающий беспорядок.
– Знаешь, как обычно. Работала, дала несколько распоряжений, один малый с руками забрался мне в чумичангу, похвалил мою матку, и еще я вступила в бой с кассиршей из магазина «Все за доллар».
– Это из-за того, что в этом магазине практически ничего не купишь за доллар? – спрашивает он.
– Ой, боже мой, ведь правда? Как, едрена-печь, можно так передергивать? Я не пойду в магазин с названием «Все за доллар» покупать игрушку за пятерку. Кто-то должен научить этих людей пристойной рекламе.
Молчание растянулось на несколько секунд, и я поняла, что Картер ждет, чтоб я упомянула о заполонившем всю ванную громадине-слоне по имени «Я беременна». Етит твою мать, слонятина! Тебе что, сиди себе в уголке, хрумкай арахисовые орешки и сри на плиточный пол, да еще брезгливо на меня поглядывай.
«Это ведь ты пол засираешь, слонятина, не смотри на меня так».
Картер расставляет ноги, положив их по обе стороны от меня, подается вперед и, ухватив меня за обе коленки, разводит мои ноги, подтягивая меня по полу к себе. Он вновь сводит мои колени вместе у себя за спиной, берет в ладони мое лицо, принуждая меня смотреть ему прямо в глаза.
– Скажи это, – шепчет он. – В первый раз я это прозевал. Хочу услышать, как ты говоришь это.
Мне горло сводит так, что я уверена, что даже вздохнуть не смогу, а он хочет, чтоб я заговорила?
– Прошу тебя, а? – тихо молит он.
Улыбается мне, и я вижу, как у него на глаза наворачиваются слезы. Хочется так много сказать ему, но я слишком переполнена чувством и, говоря откровенно, малость тошнотой. Два слова – это все, что удается выдавить из себя.
– Я беременна, – шепчу я, всхлипывая.
– Ты беременна? – переспрашивает он, и его лицо расплывается в улыбке.
«А то! Из-за чего же, как ты ДУМАЕШЬ, вся эта хрень? О, бог мой, что это со мной? Прости! Я люблю тебя!»
– Ты разве не рада, что забеременела? – спрашивает он, впервые выказывая беспокойство после того, как вошел в ванную.
– Мне представлялось, что ТЫ рад не будешь. Ты теперь по рукам и ногам связан. Если решишь, что я тебе не нравлюсь, то я тебя буду восемнадцать лет держать при себе. Я дважды мама твоего ребенка. Вот такие шуточки, е-е.
Картер смеется, обвивает руками мою талию, чтобы покрепче притянуть к себе.
– Перестань за Канье повторять. Ты не золотомойка, и нет вопроса, от кого эти детки, – говорит он, прикрывает мне щеку своей ладонью и нежно поглаживает ее большим пальцем.
– Это ты так считаешь. Сперма с пола в секс-шопе могла подпрыгнуть с ковра и угодить мне прямо во влагалище. От кого этот – сразу не скажешь.
Он несколько минут пристально смотрит на меня, прежде чем поцеловать в кончик носа.
– Я понимаю, тебя до жути разбирает страх. Все путем. Просто говори со мной. Что бы ты ни чувствовала. Мне нужно знать. А по мне, это совершенно прекрасно. По сути, я В ВОСТОРГЕ от этого. Нет абсолютно ничего, способного лишить меня хорошего настроения от такой новости, – твердо заявляет он.
На всем белом свете нет мужчины совершеннее, чем он. Факт.
– Всамделе? Потому как я вполне уверена, что зачали мы это дитя в ночь, когда я наелась печенья с марихуаной. Восемьдесят четыре процента за то, что наш ребенок родится наркошей и явится в мир с дредами на головке и одетым в ползунки Боба Марли[67]. И первым его словом будет, наверное: «Нушшштоооооещщщщеооо». И никогда ему сна по ночам не будет, потому как он вечно будет искать, чем бы закусить.
Картер посмеивается и крепко прижимает меня к себе. Я обвиваю руками его шею и укладываюсь подбородком ему на плечо.
– Если так и случится, то придется нам иметь под рукой в детской побольше чипсов, да еще чтоб музыка «Признательных мертвяков»[68] играла, – говорит Картер.
Вздыхаю и поворачиваю голову, чтоб можно было щекой на его плече улечься и зарыться в основание шеи.
