Предгорник улыбнулся. Спросил:
— Зачем вам колдун?
— Да… — пожал плечами Рес. — Не нужен он нам. Это я просто Строна дразнил.
— А я бы посмотрела на колдуна, — равнодушно добавила Леск.
— На Шелтака? — поднял брови предгорник. — Можете пойти посмотреть. Не знаю, что вы там такого увидите.
— Ну, давай посмотрим, — как бы нехотя согласился Рес.
Строн как раз забрал у хозяина кабака корзинку и повернулся к выходу, беглецы, подхватив вещи, пошли за ним. Рес снова поймал несколько удивленных взглядов — сначала на кувшин с бражкой смотрели, который на столе остался, потом на беглецов — они только сели и разлили, а здесь, наверное, всегда допивают до конца. А предгорник и вовсе щурился с подозрением.
Прошли по тропинке за Строном, который хмуро посматривал то через плечо на беглецов, то в корзинку — там, кроме свертков из лопухов, лежала глиняная бутыль.
Долго шли, тысячи три шагов. Хотелось порасспросить Строна — что за колдун этот Шелтак, как тут вообще люди живут. Но слишком уж старик был недружелюбен.
Жилищем колдуна оказался шалаш, даже не мазанка. Старый и покосившийся, много лет ему. И пованивает.
На куче травы перед шалашом развалился старик. Седой, сморщенный, красноносый, одет в полотняную рубаху и штаны, но — ветхие, латаные, причем многие латки из тех же заячьих шкурок. Поднялся, посмотрел мутным взглядом на Строна:
— Принес? Давай, — голос сиплый, как у пьяницы.
Пьяница и есть: первым делом схватил бутыль и вытянул пробку. Глянул внутрь, потом удивленно — на Строна. Наверное, тот до сих пор не приносил полную бутыль, не мог сдержаться.
Колдун отхлебнул, поморщился:
— Та же бражка!
— А нет больше ничего! — оправдывался Строн. — Мед только есть, так он вовсе кислый.
— Так спросили бы, чтоб Хидух привез чего получше! Нет больше ничего… Или принес бы тогда побольше.
— Куда тебе больше, и так три бутыли в день!
— А это вот сколько хочу, столько выпиваю! Возьму, и не буду колдовать, как фоликсы придут! Куда вы тогда денетесь?
— Тогда они и тебя того…
— А я уйду отсюда! Вниз по реке уйду! И только себя самого защищать буду, а вас всех пусть фоликсы жрут! Так и передай всем.
— А где же ты бражку возьмешь?! Где?!
Колдун сник, вжал голову в плечи. Чего ему бояться: маленькие клены встречались повсюду, рощицами, если не упустить время да взяться, то можно на весь год сока запасти. Да и меда добыть можно. Конечно, посуда нужна — бочки, бутыли, — но трудно ли ее достать? Только из-за посуды колдун испугался? Наверное. И все равно зло выкрикнул:
— Найду где-нибудь бражку! Так и передай всем, что найду! Итесу особенно передай!
Строн тоже немного испугался:
— Чего так сразу — уйду, найду. Мы же про тебя печемся, ты и так по три бутыли бражки за день приговариваешь, куда больше.
Шелтак остыл совсем, пробормотал:
— Ладно.
— Так я ничего передавать не буду тогда? — заискивающе тянул Строн, пятясь. Похоже, он не фоликсов загадочных боялся, а потерять медяшку — плату за то, что еду Шелтаку носит. Еще, если колдун и вправду уйдет, могут сказать, что Строн виноват — непочтителен был, разозлил колдуна. Так и ушел Строн, пятясь.
Шелтак развернул лопух — внутри был кусок жареной утятины, — отпил из бутыли, крякнул, заел. Реса и Леск как будто не замечал.
— Так вы колдун? — осторожно спросила Леск.
Старик ощетинился:
— Что, колдовство мое вызнать хочешь?! А не вызнаешь ты ничего, не скажу я тебе! Уходи отсюдова! И ты тоже уходи, а то в мух попревращаю! Хворь нашлю, живыми сгниете, ссохнете!
Схватил корзинку и скрылся в шалаше. И продолжил там злобно бормотать.
— Пойдем, — вздохнул Рес.
По дороге обратно в селение Рес первым делом спросил:
— Кто такие фоликсы?
— Я раньше не слышала этого слова. Но «фоли» на высоком языке пятого племени значит «змея» или «змеиная кожа».
— Да?! Но змея и кожа ее вроде как не одно.
— У нас скорняки называют лисью шкурку лисой. «Фолик» будет значить «похожий на змею» или «в змеиной коже, но не змея». А «фоликс»… «С» в конце слов значит «большой», «огромный». Тогда «фоликс» — «огромное змееподобное».
Она говорила очень спокойно, но — наверняка боялась, не могла не вспомнить ту огромную гадину с лапами. И страх передался Ресу. Взялся успокаивать жену и себя заодно:
