В ближайшем княжестве алмазники уже проявили свою власть. Тамошний князек хотел казнить за непочтительность крестьянина. У того был сын, мальчишка еще, и он начал умолять, чтобы отца пощадили. Князек решил поразвлечься, бросил в пруд подкову, и говорит: «Достанешь — пощажу, не достанешь — повешу рядом с отцом». А мальчишка мало того, что согласился, но еще и управился — вытянул подкову, проныряв всю ночь. Князек же расстроился неизвестно почему и приказал не вешать обоих, а утопить в том самом пруду. Однако случился рядом разъезд алмазников, и десятник рассудил: слово господина закон, за нарушение закона — смерть, князек нарушил свое слово, значит нужно князька казнить. И казнили, забили камнями в яме. Не сами алмазники, а крестьяне. С охотой, потом каждый похвалялся, что первым бросил камень. Выходит, не такие уж они темные и забитые. Почему же не бунтуют? При их жизни терять нечего. Уже потом, в других мирах имперские дворяне, которые больше всех общались с князьками, рассказывали еще кое-что: власть у князьков не наследуется, передается, сами выбирают, кому передать. Обычно, конечно же, своим детям отдают княжества. Но сделать это нужно еще при жизни, по завещанию, как в родном мире, нельзя, не признают наследник князем. И, стало быть, если какой-то князек умрет, не успев передать власть, его княжество становится, как бы, ничейным и быстро захватывается соседями. Живущих же на этой земле крестьян убивают всех, чтобы освободить землю для своих подданных. Потому крестьяне были вынуждены защищать своих князей, хоть как те подло с ними обращались. Бунтовать уж подавно нельзя, даже сейчас. Однако сейчас ничейные княжества достаются дворянам-алмазникам, у которых своих крестьян нет, так что нет и смысла убивать здешних.
Когда объединенная армия разделилась, морские конники, и Тарджи среди них, попали в довольно крупное войско — сплошь из разноплеменной конницы, в том числе трех тысяч горных лучников. Вольники подшучивали, что давно пора переименовать лучников в шумных самострельщиков, те улыбались, но решительно не соглашались, потому что, хоть и лихо обращались с новым оружием, луки сохранили. Не разучились из них стрелять и не перестали их любить. А вот колдунов войску досталось мало — всего десяток, они должны были открывать переходы между мирами. Зато бывший командующий объединенной армии Карсай Рисгоас присоединился, то есть, важная задача была у конного войска.
В этот раз прошли сразу в другой мир. Вновь ничего необычного — степь с перелесками. Еще до перехода командиры предупредили, что воевать, скорее всего, не придется — со здешними договорено, чтобы войско только прошло к следующему переходу. А если придется, то, скорее всего, проиграют — у местных оружие получше. Шумные самострелы есть, только много скорострельнее имперских, орудия мощнее и дальнобойнее. Кроме того — передвижные металлические крепости и летающие машины. Объединенная конница может надеяться на колдовство, которого в этом мире не знают совсем, но десяти колдунов мало, чтобы победить здешнюю армию.
Двинулись походным строем, но разведку на всякий случай отправили — вольников и морских конников, как всегда. Первый день ничего не случилось, если не считать, что вольники настреляли зайцев и вечерому устроили пир. А на второй вел Тарджи свою десятку перелесками, и донесся странный рокот. Направившись смотреть, что там, нашли очень странный след — будто проехала тяжеленная телега с широченныим колесами, к тому же шипастыми. Тарджи доложил начальству через переговорную печать. Получил обычный приказ: проследить, что это может быть за телега, но не нападать. Погнали уже по следу. И встретили еще разведчиков — разъезд вольников, они тоже на рокот вышли и след обнаружили. Двинулись вместе, вскоре увидели, кто оставил след — не телега это была, а вроде как металлическая черепаха, ползла довольно резво, однако медленне, чем лошади. Разведчики обогнали ее, скрываясь за холмом, потом из кустов разглядывали. Колеса у черепахи были — тоже металлические, как и вся она, причем по несколько с каждой стороны. Но катились они не прямо по земле, а прокатывали по себе широкую плоскую цепь. Как будто перед собой укладывали, а за собой сворачивали. А наверху черепахи стоял вроде как перевернутый низкий стакан, из него торчали вперед две короткие трубы — одна явно орудие, вторая, скорее всего, шумный самострел. И стакан поворачивался — то есть, черепаха могла стрелять в разные стороны, не меняя хода или вовсе не двигаясь.
