— Да нет! Людоед будет ближе к Квирасу, чем к Панху… Кстати, он там Фупу и Эйку встретил. На Фупе как раз жениться собирался, а Эйка — из наших, переписчица, как и ты.
— Из рода зимней грозы?! Я ее знаю! Так она жива?!
— Да, и за это Панху спасибо — он спас ее от морских разбойников. Потом даже приударить за ней хотел, но не сложилось.
Леск криво усмехнулась:
— Побережницам не нравятся слащавые красавчики. От них пахнет плохо.
— Да не был он красивым! Носатый, ушастый, кривоногий. На лесного демона похож, как их в твоих свитках рисуют.
— Но бабник?
— Пылкостью брал. И всех своих женщин любил. Так вы по запаху мужчин выбираете?
— Ты не знал?
— Подозревал. Да и рассказывали что-то такое.
— Запах не главное.
— А что главное?
— Все сразу. Но не о том разговор — как получилось, что на Эйку напали морские разбойники?
— Ну… они сначала за кораблем гнались, потом на остров Затупленный Серп высадились… но беженцы и селяне успели перебраться в укрепление на скале… Так, надо с самого начала рассказывать.
И рассказал. Было и проще, и сложнее, чем с Квирасом: с одной стороны, не приходилось думать вместо Панха, он сам все обдумал, с другой стороны, у него оказалось много мелких тайн. Не припрятанного золота или подлых поступков — нет, в этом отношении Панх был чист — а страхов, переживаний и желаний, которых стыдился. Порой тайны казались глупыми даже Ресу, побывавшему у Панха в душе, можно было спокойно выдавать их кому угодно, не осудили бы. Подумаешь, съел в детстве последнюю сушеную грушу, не поделившись с сестрой, а застряла вина в душе, как стрела с гарпунчиком. А порой стыдился того, чем можно гордиться, к примеру, защитил женщину от пьяного рудокопа. Да, испугался поначалу, так тем более молодец, что пересилил страх.
— Негусто, — досадливо покачала головой Леск.
Действительно. Почти ничего важного не узнали — и без того уже слышали рассказы, как беженцы хитрыми путями покидали империю, как потом отбивались от разбойников, как устраивались. Ну, выяснили, что Эйка, подружка Леск, жива. Еще Рес вспомнил кое-что, чему Панх не придал значения — после боя с разбойниками легко раненый наемник сказал Шиск: «Хорошо, оберег у меня настоящий, так бы гореть мне». Панх посчитал это суеверием, однако плохо он знал наемников — у них обычаи свои, особые, если кто и суеверен, то не признается. Разве что оберег и вправду защитил, причем все это видели. Видимо, морские разбойники освоили какое-то огненное колдовство, пожалуй, собирались им достать беженцев на скале. А потом против наемников попробовали, но тех обереги защитили. Год назад Рес подивился бы (Леск вряд ли), а сейчас привык, что колдовство действует, и все сильнее. И теперь уже ничего странного нет, что даже среди морских разбойников появились колдуны, а наемники обзавелись оберегами. Спросил о другом:
— И как же это обереги от огненного волшебства защищают? От волшебства разума, понятно, как — ему сперва в разуме угнездиться надо, так оберег и мешает. Но огненное не такое, его же, когда выпустишь, то оно и есть огонь, сколько я понял, так оберег, стало быть, от любого огня спасет? От пожаров, там?
— От уже освобожденного огня не спасет, но колдун, пожелавший направить огненное волшебство против носителя оберега, теряет силу. Не навсегда, и не всякий колдун. Можно и обмануть оберег.
— А ты можешь?
— А, я как раз, из не всяких — обереги не действуют против чистых душ.
— Вон, значит, как. Ты уж, тогда, береги чистоту души на всякий случай.
— А ты уж, как посредник, проследи, чтобы я берегла.
Рес ничего обещать не стал. Душа такая штука, что ее даже мыслью случайной можно обелить или очернить, а над мыслями волшебство разума, и то полной власти не дает.
— Заклинание как, действует еще? — спросил Рес.
Леск резко повернулась:
— Да… ты считаешь — стоит?..
— Да вроде никакой опасности нету, кроме как спиться. А мы ничего особо не узнали, выходит, что зря старались. Особенно, если сейчас бросим это дело. А если не бросим, то получится, что и эти два раза не зря были, а вроде как пристреливались мы.
— И в кого же ты хочешь… вселиться?
