На скале установилась тишина, только ветер свистел — все прислушивались. Панх и островяне ничего и не слышали, кроме ветра, а побережники улавливали крики, топот множества ног, щелчки тетивы, иногда звон клинков. И радовались, по всему выходило, что разбойники проигрывают. Закончился бой быстро — снизу прокричали пока не спускаться, потому что надо остров прочесать при дневном свете, вдруг не всех разбойников переловили. И на скале все улеглись спать.
На рассвете спустились. Панх — по тропке, вместе с несколькими парнями. Позвали, и пошел, так и не узнал, подземный ход вел на скалу, колдовство или что-то еще.
Селение в основном уцелело, разбойники только в огородах потоптались, да в некоторых домах все перевернули — ценности искали. Не нашли, потому как селяне все ценное унесли с собой.
В остальном подтвердилось: прибыли ночью побережники из круга наемников на трех кораблях, напали внезапно, пользуясь тем, что хорошо видят в темноте. «Коршуна» сожгли, «Белого червя» захватили, перебив команду, там же и самого Дониса пристрелили. Те разбойники, кто на берегу, пытались уйти вглубь острова, за ними гнались и расстреливали из луков. Еще и огородники подсобили, так что совсем разбежались разбойники. Пленных в этом бою не брали — если захватывали какого-то разбойника живым, тут же рубили ему руки. Жестоко, хоть и слишком много черных дел числится за Донисом. Панх очень живо представил себя на месте пленного — ведь сам недавно в кустах прятался. Даже у Эйки спросил, не слишком ли сурово с пленными обходятся. Она вздохнула, покачала головой:
— По древним обычаям нашего народа так наказывают за убийство. Все, как в древности…
Действительно, как в те времена, когда побережники жили только в нижнем течении реки Горькой и на морском берегу недалеко от ее устья: тогда война была разбоем, в чужую землю отправлялись грабить, а не захватывать. И если у какого-то селения побережников появлялись враги, то жители уходили, оставляли дома — скрывались в лесах, горах, море, подземельях, укреплениях. В первую очередь стремились уберечь детей, а не добро. А потом, когда груженые добычей враги возвращались домой, их нагоняли или перехватывали отряды бойцов, собранные в других селениях. И не было случая, чтобы кто-то вернулся с добычей из набега на побережников. Хотя набежников-морян иногда отпускали, отобрав все, что можно, даже обувь и запасные весла на кораблях. Во-первых, расчет: если убить морянина, то его родственники будут мстить, хоть бы в чем он провинился, а если морянин отправился грабить и вернулся ограбленным, то всего лишь посмеются над ним. И другие не решались идти в набег, чтобы не позориться. Во-вторых, был закон у народа побережья, по которому за воровство полагалось возместить украденное в полтора раза. За изнасилование кастрировали, за убийство рубили руки, как сегодня. А вот горцев живыми не отпускали никогда — они за опозоренных родственников мстили еще злее, чем за убитых.
Потому немногие решались воевать с людьми побережья. Моряне сразу поняли, что торговать гораздо выгоднее, горцы раз в пять-семь лет набегали — ошибочно надеялись, что побережники воевать разучатся. Как и морские разбойники Дониса сегодня. Которых ничто не спасло, даже обещания показать, где спрятана разбойничья добыча.
А дальше, что дальше… Беженцы и наемники помогли селянам прибраться после разбойников и уплыли на остров Виноградный. Панх с ними. Там и распрощался с побережниками. С облегчением — неплохие они люди, но слишком чуждые, странные. И рыба поднадоела, хотя побережники готовят ее хорошо и всегда по-разному. Жаль только было с Эйкой расставаться — приглянулась она Панху, может и вышло бы чего. Даже жениться не против был бы. Но на разных кораблях оказались, а там вовсе разошлись — Эйка куда-то дальше направилась.
Напоследок Панх хотел отдать Шкелсу сапфир — расплатиться за спасение и все остальное. Но старейшина отказался:
— Оплата у нас обычная.
Это значило, что Панх теперь тоже должен кого-то спасти. Очень древний обычай, еще с времен, когда люди расплодиться не успели, и самый никчемушный человек был ценнее самого крупного сапфира.
