Я набираю "Шаахан".
- Отель "Шаахан", добрый день, - говорит девичий механический голосок на фоне музыки. Новая какая-то.
- Добрый день, - говорю я. - Я Леа Ги Коона из газеты "Все еще развлекаемся". Не были бы вы так любезны соединить меня с господином Мин Шихле?
- Была бы, - вдруг совершенно человеческим голосом говорит девица. - Соединяю. Леа, мне очень понравилась ваша статья про "оборванцев".
- А, - говорю я, - спасибо.
Гудок. Трубку снимают. Вежливый молодой голос с акцентом северянина:
- Номер господина Макту Мин Шихле.
- Здесь Леа Ги Коона из "Все еще развлекаемся", - терпеливо говорю я. - Дай господина Шихле.
Пауза, потом возникает Шихле:
- А, Леа, привет. Я так и знал, что ты мне позвонишь. Хочешь приехать?
- Хочу, - говорю я.
- Приезжай. У меня новый слуга, он просто-таки невероятные коктейли делает. Давай.
- Макту, а если вам позвонят из "Вечернего клуба" или "Столицы", куда вы их пошлете? - спрашиваю я.
-Пошлю, пошлю, - отзывается Шихле. - Приезжай.
Он их, конечно, не пошлет, но, по крайней мере, не станет им назначать встречу сегодня. Вот за это я его ценю. Уж если я первый за него ухватился, он даст мне вволю подержаться.
Я выхожу из редакции, думая, что вчера мастер Хингоо арестован как шпион, причем как шпион Смаргуды, и хорошо, что я не сделал с ним интервью, отказался, и плохо, что сделал его Спиоо, но Спиоо мне не жалко, потому что он, кажется, стукач. Еще я думаю, что теперь придется делать вид, что мастера Хингоо никогда не было в истории музыки, и что очень жалко было выбрасывать оба его альбома.
Шихле, как всегда, бесподобен - в каком-то невообразимо элегантном костюме. Беловолосый беляк приносит нам коктейли, действительно великолепные, и исчезает.
- Макту, - говорю я. - Меня поражает ваша способность покупать отличные вещи.
- А, ты про беляка? - ухмыляется он, сверкая зубами. - Да, он хорош. Отлично дрессирован.
- Макту, расскажите, что там у вас нового, - говорю я, включая в кармане диктофон.
- Ну, что? - пожимает он плечами. - Майор Лоо женился на дочери герцога Бейхао, это самая последняя светская новость. Вчерашняя.
Мы принимаемся болтать о светских и не очень светских новостях, слухах и сплетнях обеих столиц, и так проходит минут сорок. Наконец, у меня в кармане щелкает: кончилась кассета. И тут же Шихле совершенно вне связи с предыдущим разговором произносит:
- Не нравятся мне дела, которые тут у вас происходят. Например, то, что вчера было.
Я ничего не говорю, но глазами показываю, что да, дела дрянь. И обвожу глазами помещение. Он кивает и совершенно невинно говорит:
- Я имею в виду, что Шайнхоо набили морду в ресторане. Мне уже рассказали.
Ну, это безопасная тема: после того, как флот обделался у острова Хиао, поругивать флотских стало модно.
- Да, морячилы обнаглели, - с чистым сердцем соглашаюсь я. Они и впрямь обнаглели, бесчинства пьяных морских офицеров - притча во языцех.
- Слушай, хочешь, я тебя подброшу в редакцию на своей машине? - спрашивает он вдруг.
- Конечно, - говорю я и понимаю, что он хочет поговорить без лишних ушей.
Мы спускаемся, за нами, как тень, идет беляк.
- Гилу теперь водит мою машину, - поясняет Шихле.
Я про себя удивляюсь. Такой молодой беляк - и такой квалифицированный? Сколько он стоил Шихле, интересно?
Мы выходим к подъезду, швейцар низко кланяется. В этот момент к Шихле кидается ражий детина в лохмотьях, один из тысяч беженцев-бездельников, что в последние годы заполонили столицу.
- Эй, барин, дай десятку, - нагло заявляет он, загораживая дорогу. Я столбенею. Такого никогда еще не было. Сальная кожа детины лоснится в дырах рубашки, гнусная ухмылка показывает, что передние зубы у него выбиты. Почему-то с падением Шеммы вся тамошняя знаменитая шпана совершенно беспрепятственно перебралась в столицу и безнаказанно бесчинствует на улицах. Понятно, что в полиции в связи с войной служат одни старики и инвалиды, но почему мэр не примет меры? До какой наглости они уже дошли!
Тут Шихле брезгливо говорит:
- Гилу, убери.
Из-за спины Шихле выходи беляк и тихо, но твердо говорит:
- Отойдите с дороги.
- Чево-о-о?! - орет детина. - Белый глист мне указывать будет?! - и размахивается пудовым кулачищем.
