Отметить следующее (я плохо помню, на какой странице говорится у меня о том, что Бальзак восторгается остротами своих персонажей, то есть своими собственными): иногда такой восторг, который у него вызывают даже самые незначительные из его «словечек», он выражает не прямо, а передоверяет это действующим лицам. Одна из его новелл — «Второй силуэт женщины» — снискала большую известность. Она состоит из двух рассказов, которые сами по себе не Бог весть что, зато почти все персонажи Бальзака собраны здесь вокруг рассказчиков, как в тех «вставных номерах», «церемониях», которые «Комеди Франсез» дает по случаю юбилея, столетия. Каждый вступает в действие со своей реплики, как в диалогах античных философов, в которых хотят видеть воплощение целой эпохи. Постоянно появляются новые персонажи. Де Марсе начинает свой рассказ с объяснения, что государственный деятель — это образец холодного и бесстрастного существа.
«— Вы объясняете этим, почему во Франции так редки государственные мужи, — заметил старый лорд Дэдлей. <…>
— Я таким чудовищем сделался очень рано, и благодаря женщине, — продолжал де Марсе.
— А я думала, — сказала г-жа де Монкорне, улыбаясь, — что мы, женщины, чаще портим политических деятелей, чем способствуем их появлению. <…>
— Если речь идет о любовном приключении, то прошу не прерывать рассказчика никакими рассуждениями, — сказала баронесса де Нусинген.
— Рассуждения в любви неуместны! — воскликнул Жозеф Бридо. <…>
— Он не захотел остаться ужинать, — сказала г-жа де Серизи.
— О, избавьте нас от ваших ужасных сентенций! — улыбнувшись, сказала г-жа де Кан»>{161}.
И далее в разговор по очереди, подобно сосьетёрам>{162}, шествующим на мольеровский юбилей перед бюстом драматурга и возлагающим на цоколь пальмовую ветвь, вступают княгиня де Кадиньян, леди Бэримор, маркиза д'Эспар, м-ль де Туш, г-жа де Ванденес, Блонде, Даниель д'Артез, маркиз де Монриво, граф Адам Лагинский и т. д. Так вот, вся эта несколько искусственно собранная публика, в той же мере, как сам Бальзак, выразителем которого она является, для него чрезвычайно удобна. После замечания де Марсе: «Истинная и единственная любовь порождает физическое равновесие, вполне соответствующее тому созерцательному состоянию, в которое впадаешь. Тогда разум все усложняет, работает самостоятельно, измышляет фантастические терзания и придает им реальность. Такая ревность столь же прекрасна, сколь стеснительна» — иностранный посол «улыбнулся какому-то своему воспоминанию, подтвердившему справедливость этого замечания».
Чуть дальше де Марсе заканчивает портрет одной своей любовницы не очень лестным сравнением, которое должно нравиться Бальзаку, поскольку аналогичное ему мы находим в «Тайнах княгини де Кадиньян»: «Даже в самой красивой и в самой ангелоподобной женщине всегда скрыта ловкая обезьяна». «Тут все женщины потупились, словно их задела эта жестокая истина, так жестоко высказанная», — замечает Бальзак. «Я не стану говорить, как я провел ночь и всю следующую неделю, — продолжал де Марсе. — Я признал в себе способности государственного человека. Это было сказано так к месту, что все мы с восторгом посмотрели на него». Далее де Марсе объясняет, что его любовница делала вид, будто любит его одного: «…она не может жить без меня… словом, я был ее божеством». «Женщины, слушая повествование де Марсе, казалось, были обижены, что он так хорошо их изображает…». «Поэтому светская женщина всегда может подать повод к клевете, но никогда — к злословию». «Все это жестокая правда, — сказала княгиня де Кадиньян». (Это последнее замечание может быть оправдано особенностями характера княгини де Кадиньян.) Впрочем, Бальзак с самого начала не скрывал от нас то наслаждение, которое нам предстоит вкусить: «…только в Париже… вы найдете тот особый ум… Париж — город изысканного вкуса, ему одному ведома наука превращать банальный разговор в словесный турнир… коварная откровенность, легкая болтовня и глубокие наблюдения сливаются в живой разговор, который струится, кружится, прихотливо меняет течение и оттенки при каждой фразе… Словом, здесь во всем блещет ум, все полно мысли». (Мы убедились, что тут Бальзак прав). Мы не всегда столь же прытки в проявлении восторга, как его персонажи. Правда, мы лишены возможности, как они, наблюдать за мимикой рассказчика, из-за чего — предупреждает нас автор — остается непередаваемой «эта восхитительная импровизация». Нам приходится верить Бальзаку на слово, когда он говорит, что де Марсе «сопровождал рассказ ужимками, качал головой, жеманничал, создавая полную иллюзию женских повадок», или: «Тут женщины рассмеялись, — такими забавными ужимками сопровождал Эмиль Блонде свои выпады».
