Вскоре Уорд скончался от обширного инсульта. Кэтрин и Рики находились в то время в школе, и Кэтрин до сих пор помнила, как удивилась, когда Рул приехал, чтобы забрать ее с уроков. Он вывел ее на улицу и там сообщил о смерти отца, а затем держал в своих объятиях, пока она лила горячие слезы от горя, и его худая мозолистая рука приглаживала ее тяжелые, цвета красного дерева, волосы. Раньше Кэтрин немного побаивалась Рула, но в тот момент цеплялась за него, инстинктивно находя утешение в его суровой силе. Отец доверял Рулу, так почему она должна сомневаться?
Из-за этого заранее предопределенного доверия Кэтрин почувствовала себя вдвойне преданной, когда Рул стал действовать так, будто он владелец ранчо. Никто не мог занять место ее отца. Как он посмел хотя бы даже пытаться? Но все чаще и чаще Рул садился за стол в доме хозяев. В конце концов он полностью туда переселился, обосновавшись в угловой спальне для гостей, из которой открывался вид на конюшни и подсобки. Особенно раздражало Кэтрин, что Моника даже не пробовала заявить свои права, а позволила Рулу поступать как ему угодно во всем, что касалось ранчо. Будучи одной из тех женщин, которые бессознательно полагаются на любого мужчину, оказавшегося поблизости, она, конечно, не могла ему противостоять. Оглядываясь назад, Кэтрин осознавала, что Моника оказалась совершенно беспомощна, когда дело доходило до вопросов, связанных с хозяйством. Однако у нее не имелось другого дома ни для себя, ни для Рики, так что вдова была обречена на чуждую ей жизнь. К тому же ей совершенно не хватало упорства, чтобы справиться с таким человеком, как Рул, – одновременно и решительным, и опасным.
Кэтрин горько обидело поведение Рула. Уорд в прямом смысле слова вытащил его из канавы, поставил на ноги и поддерживал, пока тот не встал на них твердо. И вот как Рул отплатил – вселением в дом и захватом власти.
Ранчо принадлежало Кэтрин, но Монику назначили ее опекуном, и Кэтрин не имела права голоса в управлении. Все без исключения мужчины шли за распоряжениями к Рулу, что бы Кэтрин ни делала. А она пыталась не остаться в стороне. Потрясенная потерей отца, Кэт утратила свою робость и боролась за свою собственность со всей свирепостью несведущей юности, отказываясь повиноваться Рулу. В этот период жизни Рики была ее усердной сообщницей, в любой момент готовой нарушать любые правила и запреты. Однако, несмотря на все прилагаемые усилия, Кэтрин всегда чувствовала, что раздражает Рула не больше, чем москит, от которого можно просто отмахнуться.
Когда он решил расширить коневодство, Моника, вопреки шумным возражениям Кэтрин, предоставила ему капитал, без размышлений запустив руку в фонд, предназначенный для обучения девочек в колледже. Чего бы ни захотел Рул, он это получал. Он всецело держал «Угодья Донахью» в своих руках… некоторое время. Кэтрин без сна лежала по ночам, с удовольствием предвкушая тот день, когда достигнет совершеннолетия, и мысленно смаковала слова, которые произнесет, увольняя Рула Джексона.
Рул распространил свою власть даже на ее личную жизнь. Когда Кэтрин исполнилось пятнадцать, она согласилась на свидание с восемнадцатилетним парнем, собираясь пойти с ним на танцы. Узнав об этом, Рул навестил молодого человека и спокойно сообщил тому, что Кэтрин слишком юна для этого. Выяснив, что произошло, Кэт вспылила, полностью утратив самообладание. Не раздумывая, она ударила Рула по лицу с такой силой, что ее ладонь онемела.
Тот ничего не сказал. Сузив темные глаза, со стремительностью атакующей змеи, он схватил ее за руку и поволок вверх по ступеням. Кэтрин лягалась, царапалась и визжала на протяжении всего пути, но все усилия были напрасны. Более сильный Рул легко с ней справился, и она оказалась беспомощна, как ребенок. Когда они добрались до ее комнаты, Рул сдернул с девушки джинсы, сел на кровать, разложил Кэтрин у себя на коленях и весьма чувствительно отшлепал. В пятнадцать лет подростковое тело Кэтрин как раз начало приобретать округлые женственные формы, и от смущения она страдала больше, чем от боли, причиняемой его мозолистой ладонью. Когда Рул ее отпустил, она тут же вскочила на ноги и поправила одежду. Ее лицо исказилось от ярости.
