— Конечно, мы жили тихо, но держали борзых.
Я говорю это как бы между прочим, но на меня сразу перестают смотреть с сочувствием.
Сказать, что мы держали борзых, — это не совсем верно. Нынче содержание борзых предполагает специальное кормление, длительную дрессировку и хорошую будку, а у наших тощих псов ничего этого не было. Поэтому куда правильнее будет сказать, что мы приютили борзых, дали им кров. Уж не помню, откуда они взялись, и не имею понятия, что с ними в конце концов стало. Странная штука память. Странная и милосердная: воспроизводит только короткие, радующие душу воспоминания. Может, нам подарили кобеля и суку, а потом они расплодились? Как бы там ни было, а я точно помню такое время, когда у нас на кухне ютились по крайней мере пять борзых. У застекленной стены стоял волосяной диван, и на нем всегда лежала борзая. Две-три собаки кое-как могли втиснуться под плиту. Бывало, мама гоняла их оттуда щеткой и кричала:
— Пошли отсюда! Пошли!
Собаки послушно вылезали, плелись наверх и забирались под чью-нибудь кровать или, поджав хвосты, всей сворой околачивались у двери, пока мама о них не забудет. Отец держался нелепого убеждения, что человеку вредно принимать пищу в одной комнате с собаками — они-де своим дыханием отравляют воздух, и он, возвратившись из школы, нещадно гнал собак из дома; завидев его, собаки что было духу убегали и бродили по улице по крайней мере час. Когда отец кончал обедать, собаки возвращались и снова уныло слонялись по кухне, пока он их не заметит и не крикнет своим хорошо поставленным учительским голосом:
— Вон отсюда сейчас же!
Первым, кто предложил отцу дрессировать пегого щенка для собачьих бегов, был Лобстер О’Брайен. У отца была слабость: он дорожил мнением любого, кто когда-то у него учился. Пока ты был обыкновенным учеником, отец всегда и про себя, и вслух называл тебя не иначе, как «дубина» и «тупица», но после окончания школы ты сразу становился «бывшим учеником» — титул, который отец приравнивал к таким понятиям, как вкус, солидность, а часто и успех. Бывало, возвращается отец субботним вечером из города домой и рассказывает:
— А я сегодня встретил доктора О’Доннела. Славный парень. Совсем не похож на того глупого мальчишку, которого я одаривал затрещинами.
Иля:
— Мистер Макгилл из пассажа рассказал мне, что купил здание старого вокзала. Этот Макгилл — превосходный бизнесмен. Собственно, у него всегда были способности к математике.
Отец идеализировал даже отпетых лентяев нашего городка:
— Вы бы послушали, как Суини рассказывал о том, как отсидел полгода в тюрьме. Ох и здорово подвешен язык у этого негодяя! Что-что, а говорить он умел.
Поэтому, когда О’Брайен намекнул однажды отцу, что надо бы попробовать пегого щенка, эта мысль была воспринята как некое прозрение, и сразу же началась подготовка.
Лобстер был одним из великих О'Брайенов масонской ложи «Клуни». Но из-за того, что его отец, сэр Дэрмот, так и не женился на матери О’Брайена, привлекательнейшей и на редкость своевольной девице из рода Суини-лудильщиков, Лобстер не имел права на фамильное членство в ложе, когда умер сэр Дэрмот. Тем не менее в Лобстере укоренились семена своевластия, и, несмотря на кривой глаз и привычку пить на чужой счет, ему удавалось держаться с горделивым достоинством отставного вояки.
И не собаковод мог заметить, что пегий щенок был единственным из наших собак, который мог бы стать настоящей борзой. Не то чтобы у него проявлялись задатки великой гончей (мы бы их все равно не распознали), но он был единственным из всей своры, кто вел себя нормально. Он лаял, выбегал отцу навстречу, а не уносился в противоположную сторону, когда тот возвращался из школы домой, выл, когда его запирали, вилял хвостом, когда его ласкали. В общем, был совсем не похож на хилые и полусонные тени, какими казались остальные псы.
Лобстер О’Брайен взял на себя роль тренера и привел к нам в дом всяких сомнительных типов, которых представил как собаководов. Тут был какой-то Дан Доэрти — специалист по вязке, — и некий Фазильер Линч — ортопед, и какой-то диетолог, и хронометрист, и специалист по резвости, чьи имена я уже забыл. С виду они были не ахти какие специалисты, но выражались высоко профессиональным языком. Не раз двое-трое из них оставались у нас закусить. Помню, однажды, не успел я заснуть, мама разбудила меня, серьезно спросив:
