- Да у нас, сынок, в роду не было таких охотников, которых приходилось бы разыскивать в трех соснах... Семен-то, видно, не в нас с тобой пошел, он весь в мать. Та тоже как-то пошла на болото за клюквой и целый день проплутала возле самого дома. А вечером, когда корова заревела во дворе, соскучившись по своей хозяйке, мать и вышла на ее зов... Отпустить уж, что ли, Семена в Глухариное стойбище? Ручкой-то да карандашом он лучше станет владеть, нежели ружьем. Как ты думаешь, Георгий?
- Что ж, отпустить, так отпустить, В аймаке-то, пожалуй, больше от него будет толку. Пускай уж роется там в книгах, душа у него к этому расположена. А в двух-трех улицах поселка, наверное, не заблудится.
Этот разговор с отцом о Семене вызвал у Георгия горделивые мысли, впервые появившиеся. Ведь как же, отец сказал: "Семен не в нас с тобой пошел". Даже посоветовался насчет брата. И уже не Гошкой назвал, как всегда, а Георгием. И в сознании юноши зародилось, стало расти какое-то новое, еще не изведанное чувство, понимание того, что он уже становится большим, взрослым человеком, настоящим охотником. И это чувство, вдруг пробудившееся, ему захотелось как-то выразить, высказать, излить. И он, подражая отцу, закричал во весь свой голос, выпятив грудь:
- Ого-го-о, Семен! Где ты?
Но голос, нарочито низко взятый, сорвался на дискант, тут же затерялся в пурге, в вое ветра.
Тогда парень подозвал к себе собак:
- Стрела, Хриплый!
Когда собаки подбежали к нему, он подзадорил их:
- Давайте, давайте вперед! Ищите!
Собаки, все время шедшие по пятам, стремглав кинулись по вчерашней лыжне. Георгий тоже прибавил шагу.
Яков Тимофеевич стал от него отставать. У старого охотника тоже были свои мысли.
"Гошка-то скоро запинает меня, - думал он, глядя в спину живого, подвижного юноши. - Пройдет несколько лет, и Георгий будет главным охотником в роду Векшиных и, кто знает, может быть, станет знаменитым добытчиком зверя. Я жил и промышлял по старинке, медленно, крупинками копил сам и перенимал у других опыт и сноровку, а мой младший сын сразу пришел в лес, как в свой родной дом, сразу разобрался, где что лежит. Здесь все ему знакомо, все известно. И все ему дается легко, и учиться-то ровно ему уже больше нечему. А ведь парню едва стукнуло пятнадцать годов. Что из него будет, когда он войдет в возраст, в силу, постигнет всю мудрость таежной жизни?"
Собаки, скрывшиеся из глаз, через некоторое время вернулись к охотникам, поласкались возле них, виляя хвостами, а затем снова кинулись по лыжне вдаль.
- Ну, видно, Семен где-то недалеко, - сказал Яков Тимофеевич.
И начал кричать. Сделал два выстрела.
Из чащи опять выбежали собаки, посидели на опушке ельника, дождались хозяев и снова устремились вперед.
- Собаки что-то нашли, зовут, - сказал Георгий. - Прибавляй, тятька, шаг.
Вскоре Векшины подошли к пепелищу, оставленному Семеном.
- Ого, тут ночевка была! - воскликнул Гошка, подходя к широкой куче обмякших еловых веток, точно ошпаренных кипятком. - На пепле спал Семен, на хвойной подстилке. Тепло ему было, как на печке. Догадался все же, как надо спать, чтобы не замерзнуть в лесу.
- А где же сам Семен? - спросил отец.
- Минувшую ночь здесь был.
- Почему так думаешь?
- А сунь-ка руку под ветки. Там еще тепло. И на ветках, видишь, нет снега, он тает.
- Верно, Гошка. Семен должен быть где-то поблизости. Надо покричать его.
И он приложил ладони ко рту.
Кричали оба, отец и сын. Прислушивались и снова кричали. Ответа не было. В вершинах деревьев шумел только ветер, вихрил снег, позванивал голыми ветками осинок на вырубе, точно хрусталем.
Обследуя обстановку, в которой ночевал брат, Георгий заметил на сероватой коре старой ели следы дроби.
- Вот, смотри, Семен стрелял. Видно, ружье пристреливал. В мишень бабахнул.
- Откуда взял, что в мишень? По-моему, Семен стрелял по зверю, зверь-то взбирался по дереву вверх, он стрелял.
- По зверю он не мог стрелять.
- Почему не мог?
- Очень просто. По зверю он мог стрелять с подхода, второпях. А тут все рассчитано. Вот он отсюда подошел к дереву, обломал сухие ветки, повесил мишень и отошел в сторонку на десять шагов, потом выстрелил, вон и пыж валяется. Заряд лег кучно, в самый центр ствола ели.
