Вот что с людьми хорошая жизнь делает.
– Ругаться будете? – Редактор оторвался от кружки с пивом, не забыв сделать перед этим внушительный глоток, будто пил последний раз в жизни.
Ванька Каин, много чего повидавший и потому внешне спокойный (а ведь все же екнуло сердечко), приветливо помахал рукой:
– Садитесь. Не желаете угоститься? Венгерское тут отменное подают. Оченно советую.
Он натянуто улыбнулся. Его мозг тем временем лихорадочно просчитывал ситуацию. Но чего точно не ожидал услышать бывший тать, так это сказанного мной:
– За приглашение спасибо. Ругаться с вами не буду, хоть и стоило бы.
– Знаю, знаю, – схватился за шею редактор. – Конфуз промеж нас получился, но войдите в наше положение: вы ранены, невесть когда в Питербурхе появитесь. А читатель… он такой, продолжения требует. Ежели ему понравилось, так он терпению набираться не желает. Возьми да подай литератора Гусарова. На блюдечке вынеси.
– С голубой каемочкой?
– Почему с голубой? Не обязательно с голубой! Затребовали от нас продолжения, вот мы и того…
Он вытащил душистый платочек, приложил ко лбу, промакивая выступивший пот.
– Да не переживайте вы так, – улыбнулся я.
Две пары глаз вопросительно уставились на меня.
– Прочитал я то, что вы под именем моим напечатали.
– И? – спросив, Ванька так и остался сидеть с открытым ртом.
– Понравилось. Оторваться не мог.
Ответом послужил громкий вздох облегчения. Они поняли, что крови их я не желаю. Да мне действительно не хотелось ругаться и выяснять отношения. В свете последних событий – перегорел.
Так что живите, господа хорошие.
– Дык старались, – приободрился Ванька Каин.
Однако ушел я от них не прежде, чем добился клятвенного заверения, что подобное больше не повторится. Взамен редактор взял с меня слово, что в скором времени получит продолжение литературных трудов теперь уже настоящего Игоря Гусарова. Пообещал я с легкостью. Впереди не очень почетная ссылка. Будет чем заняться зимними вечерами.
Дома на меня накатило. Жена, понимая мое настроение, поцеловала и ушла в спальню. Акулина Карпова только покачала головой и, ни слова ни говоря, удалилась к себе. Карл по-прежнему находился на службе. Я оказался предоставлен самому себе, как того и хотел.
Привет, тоска-одиночество.
Я заперся в своем кабинете, положил на стол перед собой заряженный пистолет, заглянул в вороненное дуло, откуда на меня мрачной бездной глянула смерть. Было что-то гипнотическое в этой черной пустоте. Она манила, звала к себе.
Где-то скрипнула половица. Я очнулся и прогнал прочь мысли о самоубийстве.
Плюнь на все, Игорь! Да, тебя, образно выражаясь, кинули. Но разве это повод, чтобы оставлять жену вдовой, а будущего ребенка делать наполовину сиротой? Туда всегда успеешь.
Прояви характер, сделай так, чтобы они все утерлись! Ты ведь воевал, стольким врагам бесплатную путевку на тот свет устроил. Чего раскис-то?
Все пройдет, и это тоже.
Тихонько тикали часики, утверждая размеренным ходом, что законы мироздания вечны и до нас, простых смертных, им дела нет.
Я достал из маленького шкафчика бутылку, накапал маленькую стопку «лекарства», выпил без закуски. Тоска отступила. Рука снова потянулась к водке, но я волевым усилием заставил себя прекратить. Эдак и спиться можно. Нет, я должен оставаться трезвым и несломленным назло… Да хотя бы назло себе!
Эта мысль меня взбодрила. Я вскочил с уютного кресла, прошелся по комнате. Надеюсь, дом останется за мной – вдруг мне еще удастся вернуться сюда? Ведь не может опала длиться вечно. Рано или поздно что-то изменится.
Я прилег на кушетку, закрыл глаза и заснул. Вряд ли так подействовала на меня одна-единственная стопка чистой как слеза ребенка водки. Просто я устал.
