На ближней скамейке сидели мужчина и девочка и наблюдали за мной. Девочка чуть было не помешала мне просматривать журналы.
— Папа, да что он делает? Что он делает? — спрашивала она.
Папа оказался догадливый:
— Не мешай, — сказал он. — В школе задали.
Все у меня, конечно, получилось. Только научных объяснений оказалось два. И нужно было решить, какое из них верное.
Первое мое научное объяснение строилось на теории циклов: вся жизнь человеческая состоит из этих циклов, их три: интеллектуальный, эмоциональный и физический. И каждый цикл имеет период подъема, когда все у человека получается, и период спада, очень опасный, когда ничего, кроме неприятностей, получиться не может, как ни старайся. Если у меня сегодня все три цикла на спаде, то нечему и удивляться — все будет идти через пень колоду. Второе научное объяснение опиралось на теорию вероятности. По этой теории в жизни каждого человека случается определенное количество неудач, неприятностей, неурядиц, конфузов, досадных происшествий, недоразумений и просто несчастий, а поскольку моя жизнь последние годы проходила без всех этих перечисленных отрицательных явлений, то рано или поздно они должны были посыпаться на меня, чтобы вероятностная норма не оказалась недовыполненной. Во второй теории, как видите, было мало утешительного, но наука есть наука, нужно ее принимать как есть. Все-таки это лучше, чем находиться в плену у суеверий. Я был рад, что вырвался из этого плена.
Не успел я уйти со скамейки, как убедился в правильности моих научных выводов.
Девочка на соседней скамейке разговаривала с отцом и поглядывала на меня с уважением. Эти дошкольники! Они готовы уважать тебя только за то, что ты ходишь в школу и делаешь уроки.
— Ты догадываешься, — спрашивала девочка отца, — что мама тебе сюрприз приготовила?
— Догадываюсь.
— И я! Как ты думаешь, что?
— Думаю, выходные туфли.
— И я так думаю! Я тебе скажу по секрету: черные.
— Эй! Держи язык за зубами! — сказал отец.
Девочка смутилась, но тут же зашлась смехом. Они мне нравились. И разговор их меня заинтересовал. Когда я был такой, как девочка, я считал, что разговоры о подарках — самые интересные. Но даже теперь, когда я читаю журнал «Наука и жизнь», мне эти разговоры продолжают нравиться, хотя они и несерьезные.
— Я молчу, — сказала девочка, — больше секретов не выдаю. Только ты мне скажи, что ты ей подаришь. Тоже туфли? Вот будет интересно! Она тебе туфли, и ты ей туфли. А перед этим она тебе галстук, а ты ей вязаную кофточку, а еще перед этим ты ей платье, а она тебе белую сорочку.
Я стал изучать лицо мужчины: приятное, ничего не скажешь. Такой барахло не подарит. Наверно, платье было дорогущее.
Я продолжал слушать. Часы, чайный сервиз, еще одна кофточка, сочинения Пушкина. Колечко с камушком! Брошь! Все это он ей подарил. А ее подарки были поскромнее. Я понял: она — его живая мечта и ему хочется дарить ей вещи подороже. Брошь, наверно, была золотая, такая, как у моей бабушки, — с маленьким бриллиантиком. Я опять стал изучать лицо мужчины. Бывает же такое: видишь незнакомого симпатичного человека — и тебе его денег жаль, как своих. Может, он все-таки ей серебряную брошь подарил? Вряд ли: уж очень он симпатичный. Скорее всего, бриллиант был большой и редкий. Где он его только достал? Попался, бедняга! Нужно было бежать, как я убежал от Танюшки! А теперь что поделаешь? Мне подумалось: а вдруг и я когда-нибудь попадусь! Дойду до полной беспомощности, самое дорогое раздарю — вещицы со своего письменного стола! Коллекцию! Мне прямо дурно стало, когда я о коллекции подумал. Я встал и прошелся, чтобы проветрить голову, в которую такие нестерпимые мысли приходят. Нет, никакая сила меня не заставит подарить коллекцию!
— Теперь вспоминай, что ты ей перед этим подарил, — сказала девочка.
— Норковый воротник и туфли к моему серому пальто. — Это уже сказала женщина. Она была нарядная и красивая — конечно, живая мечта!
Мне захотелось поговорить с мужчиной: у меня было к нему много вопросов. Понимает ли он, что женщина эта — его живая мечта? Щиплет ли у него в глазах? Слышит ли он дудение детского шарика?
