Пора уже, пора было себя преподносить! Но у меня не ладилось: два раза я открывал рот и произносил все то же проклятое «э-э-э». Хиггинс улыбался. Он, конечно, думал, что я собираюсь продолжить дербервилевский разговор. А все дело было в том, что заготовки оказывались никудышными. Я спохватывался, что сейчас наговорю глупостей, продешевлю с самого начала: уж очень бесхитростные, недипломатичные слова шли на язык. «Хиггинс, хотелось мне сказать, — ты мне понравился с первого взгляда! Ты не представляешь, как я рад, что встретил тебя. Давай будем дружить: я буду любить тебя, ты будешь любить меня, а остальных мы близко не подпустим: они до такой дружбы еще не доросли». Вот каких чистосердечных глупостей я чуть не наговорил. Хорошо, что я знаю: без дипломатии с людьми нельзя! Скажешь человеку, что он тебе понравился, а он возьмет и завоображает. Ведь известно: на свете еще не рождался человек, которому бы не хотелось повоображать.
Начнем сначала! Мало кто понимает, какое это трудное искусство преподносить себя. Тут как будто невзначай заинтересовать нужно: намекнуть, что у тебя связи или что ты достать что-то можешь. Каждый, кто хоть немного разбирается в жизни, понимает: заинтересованный человек ведет себя гораздо лучше незаинтересованного.
Я решил позондировать, чем можно заинтересовать Хиггинса.
— Хиггинс, о чем ты мечтаешь? — спросил я. — Не удивляйся моему вопросу. Мне кажется, мы можем подружиться, и я бы хотел узнать тебя поближе. Ведь недаром на пионерских сборах говорится: «Скажи мне, о чем ты мечтаешь, и я скажу тебе, кто ты».
Хиггинс засмущался. Он сказал, что не может вот так сразу о своих мечтах, потом, когда мы познакомимся поближе…
— Ты прав, Хиггинс, — сказал я. — Вот так сразу нельзя. Но я ведь почему спросил? У меня предчувствие, что некоторые из твоих мечтаний осуществятся не сегодня, так завтра. Самое позднее — послезавтра. Имей это в виду: так случается со всеми, кто дружит со мной.
Хиггинс удивленно взглянул на меня: переборщил я — сорвалось! В первый раз со мной такое: не сумел преподнести себя. Еще Хиггинс подумает, что я тупица. Досадно!
Все дело, конечно, в том, что я волновался: Хиггинс не только мне нравился — ведь он тот самый человек, который начнет окликать меня Дербервилем. За ним и другие подхватят. Что будет! Два англичанина на всю школу! Кое-кому тоже захочется стать англичанином, но мы никого больше не признаем. Мы будем в обнимку по школе ходить, и какой глаз на нас не задержится! Через неделю забудут, что у меня была хотя и неплохая, но не совсем подходящая для меня кличка — Быстроглазый.
В общем, Хиггинс оказался еще и нужным человеком. Хиггинс оказался человеком, которого я два года ждал, — так как же было не споткнуться в разговоре?
О том, как у меня похитили нужного человека и как я сделал все, что в человеческих силах, чтобы его вернуть
Мы вышли из лесу; до нас уже доносился школьный гомон — пора было подумать о том, как уберечь Хиггинса от нежелательных контактов.
Есть у нас в классе два человека, которые постараются перехватить у меня новичка. Эти люди прямо-таки прилипают к новичкам, с первого же дня им завтраки свои суют, тетрадки для списывания подсовывают. Один из них, Славка Гудин, — ужасный подлиза, ему все равно, к кому подлизываться, всем уже его подлизывание надоело, поэтому новичок для него — бесценный человек. Другой, Валерка Зякин, дня не может прожить, чтоб не устроить кому-нибудь пакость. Для него новичок — тоже находка, он с новичками устраивает себе полноценную дружбу. До первой пакости, конечно. И вообще, к новому человеку в классе проявляют интерес: есть такие, что любят повыспрашивать, потрогать значок на новом человеке или хотя бы пуговку. А это не очень приятно, когда твоего человека руками трогают.
— Хиггинс, — сказал я, — в нашем классе такой народ! Ты держись поближе ко мне. Вот увидишь, что это за народ. На вид безобидные, но могут кое-что устроить.
«Пусть будет немного испуганный», — решил я.
Когда мы входили во двор, к нам подскочил Валерка Зякин. Я оттер его плечом.
— Это ты мне вчера пакость устроил?
