Я поселился в девятой комнате первого этажа. Она имеет кладовочку, где вешалки для одежды. Комната разделена перегородкой с дверью на половины: в первой — три человека, во второй — двое. Я живу во второй с Николаем Болконцевым, приехавшим из Иркутска. В первой: Валька Кургузов, калининский, и вологжане Миша Яковлев и Саша Зондин.
Когда мы перебрались сюда из учебного корпуса и устроились, я сел было писать письмо домой. Но дальше нескольких строчек дело не пошло. Настроение было приподнятое; мне казалось, письмо получается слишком восторженным. Маме такая восторженность пришлась бы по душе. Отцу нет. Ему точно надо знать, что буду строить после окончания института, в который поступил. Признаться, я этого толком сам не знаю, а общими фразами от него не отделаешься. Напишу позже, когда разузнаю подробности будущей работы.
Болконцев сидел на своей койке. Откинувшись к стене, просматривал записную книжку. На тумбочке лежали его золотые часы. До этого дня мы не были с ним знакомы, он сдавал экзамены с другой группой. И я видел его только со стороны. Выше меня ростом, стройный. Всегда в свежей белой или голубой шёлковой рубашке; брюки аккуратно выглажены. Он держался особняком среди абитуриентов. Сложив на груди руки, то прохаживался по коридору, то стоял у окна, спокойно посматривая на проходящих. И производил впечатление гордеца и зазнайки.
Поселились мы вместе случайно. Я первым вошёл в эту комнату. Положил чемодан на койку, ближнюю к окну. Огляделся, и тут появился он.
— Это ещё не занято место? — указал он на соседнюю койку.
— Нет, — сказал я, — можешь располагаться, если хочешь. — И мы познакомились. Но по душам ещё не разговаривали.
Зондин и Яковлев сидели друг против друга на своих койках. Любовались новенькими студенческими билетами. Маленький и юркий Кургузов копошился в чемодане, то и дело зачем-то выбегал из комнаты.
Вернувшись, опять заглядывал в чемодан. Замерев, о чём-то задумывался, часто моргая. Наконец притащил себе вторую тумбочку. Установил её в кладовочке.
— Это моя будет там, — объявил он громко. Цокнул языком, захихикал, ещё чаще заморгал. И начал складывать во вторую тумбочку вещи.
— Твоя тумбочка? — спросил Болконцев, поднявшись. — Ну так береги её. Стереги! Что, мужики, надо бы отметить этот день, а? — Он оглядел нас.
— Давайте!
Зондин вскочил.
— Я — за! — крикнул он. — Верно! По-студенчески! Для знакомства, а? Ведь никто не запретит?
— Что пить будем?
Сошлись на вине, потому что душно. Компанией сходили в магазин. Пили за студенчество вообще, за каждого из нас. За дружбу. Потом затянули «Там вдали за рекой загорались огни». Меня приятно удивило, что песню все знают и она всем нравится. Один Кургузов слабо подвывал. Но у него нет голоса. Неприятно было, что он, встретясь с кем-нибудь взглядом, начинал часто моргать. Даже гримасничал и хихикал. У Николая отличный голос. Он начал «Орлёнка», и тут вошёл в комнату коренастый малый с сухим и широким лицом, студент мелиоративного факультета Холмов. Ни на кого не взглянув, он шепчет что-то Кургузову на ухо. Я не обращаю на это внимания, Зондин и Яковлев тоже. Но Болконцев разом обрывает песню.
— Прежде всего, — говорит он строго, глядя в лицо Холмова, — когда входишь в комнату, надо здороваться. А если есть секреты, можно сообщать их в коридоре. А не шептаться в компании.
Все замолчали.
— Это ты мне? — спрашивает Холмов.
— Да, тебе.
— Как же это понимать?
— А так и надо понимать. Я не ясно сказал?
Холмов, кажется, не знает, что ответить.
— Хороши будут студенты! — наконец восклицает он.
Болконцев берёт бутылку, наливает в стаканы.
— Уж какие есть, такими и будем, — Болконцев встаёт; бутылка у него в руке.
Неужели драка будет? Должно быть, они успели раньше поссориться. Но Кургузов хватает свой пиджак.
— Пойдём, пойдём, — тянет он за руку приятеля, и они уходят.
Песенное настроение пропало. В комнате тихо. За стенками с обеих сторон идёт веселье.
— Ты поссорился с ним раньше? — спросил я Болконцева.
— Болван, испортил песню! — Он ругается. — С кем поссорился?
— С этим? Я с такими не ссорюсь. — Он сел. — Ну что ж, мужики, выпьем и погуляем? Вечер хороший сегодня.