— Вы ко мне?
— Я хочу поступить в институт, на строительный факультет. Я не ленинградец, вызова у меня нет. В общежитии нуждаюсь. — Я положил перед ним документы. — И мне бы хотелось узнать подробности моей будущей работы.
— Садитесь. — Он взял документы. — Хорошо, — произнёс он, — отлично. — И не суёт мне обратно документы, кладёт их чуть в сторонку. — Что ж, наши выпускники работают в разных уголках страны…
Он рассказывает. И довольно живо. А я почувствовал, что всё, буду учиться в этом институте. Четверо суток и почти не спал. Несколько минут слушаю объяснение и псе понимаю. Потом веки мои отяжелели, тело разом обмякло. Я потёр глаза. Подпираю голову рукой, часто моргая, киваю, давая понять, что слушаю внимательно.
— Вы давно с дороги? — вдруг спрашивает он, оборвав рассказ.
— Только что. Двое суток, знаете, с пересадками…
— Значит, в группу гидротехников?
— Да.
— Мария Николаевна, к гидротехникам! Вот той женщине сдайте документы. Нет, нет — к тому столу.
Едва избавляюсь от документов, сонливое состояние покидает меня. Еду на вокзал за чемоданом.
В этом году абитуриенты-гидротехники были расселены в первом учебном корпусе. Девушек разместили в спортивном зале на втором этаже. Там ровными рядами стоят их чистенькие коечки. Уже вечереет, когда я поднимаюсь по лестнице следом за пожилой женщиной. Она в деревенской юбке, кофте, какие носит моя бабушка.
— Ох-хо-хо! — вздыхает проводница, с трудом переставляя ноги. — Всё едут и едут. И все такие молоденькие, и у каждого небось дома матушка осталась. Горюет, поди, бедная!
На третьем этаже она остановилась возле одной из учебных комнат.
— Тут есть, сынок, свободная коечка, — сказала она, разглядывая моё лицо, — поселяйся. Ты, видать, последний, все уж давно съехались. — Она заговорщически оглянулась. — Только, сынок, скажу тебе, гляди не балуй шибко! А то вон чего удумали три ночи назад: угораздила их нелёгкая кишку пожарную снять, воду отвинтили и прямо из той кишки к девицам струю пустили, когда те спали. Вот оно как. Такое тут поднялось, что не приведи ты господи! Одного, — она понизила голос, — девицы опознали в лицо, говорят, он был приехавшим из Сибири. Так небось катит уж, голубчик, обратно в свою Сибирь: отдали ему документы. Сказали, таких, мол, нам не надобно!
В комнате, куда я вошёл, стоял полумрак. Освещён только угол настольной лампой в зелёном абажуре. Четверо абитуриентов играли в карты. Все в трусах; у одного из них перевязаны щёки. Со света он приглядывается, кто вошёл. Шея его вдруг втянулась в плечи, он прокрался к койке, стоявшей в противоположном углу, сдёрнул с неё одеяло. Под ним лежал длинный костлявый парень. При свете фонарика читал учебник.
— Ага, попался! — завопил сдёрнувший одеяло. Схватил учебник, бросился прочь по койкам. — С поличным, теперь выбросим за окошко!
Костлявый парень вскочил.
— Пошто пристал, собака! — рявкнул он так, что зазвенели стёкла окон. — Отдай учебник! — Он бросился было за обидчиком, но другие картёжники загородили ему дорогу.
— Ты, Федя, не прав, — говорили они, корчась от хохота, — а он прав: ты, Федя, нарушаешь постановление — в комнате не зубрить!
— Постановление! Отдай учебник! — гаркнул Федя могучим басом.
И снова зазвенели стёкла.
Картёжники катались от хохота. Феде вернули учебник. Он торопливо оделся. Ворча и ругаясь, ушёл куда-то. Этот Федя Пряхин, как я узнал потом, приехал из какой-то забытой богом архангельской деревушки, которой даже на районной карте нет. Над ним потешаются, чтоб послушать, как звенят стёкла. Хотя он очень силён, мог бы взмахом руки уложить двоих, он только огрызается. Ещё не освоился.
К экзаменам я стал готовиться на улицах: абитуриенты съехались намного раньше меня, разбились на пары, тройки. К таким напрашиваться не хочу. Я беру учебник, отправляюсь бродить, выбирая тихие улицы. Институт стоит на окраине города, и тихих улочек в его районе много. Загляну в учебник и шагаю, шепча про себя. Попадётся скамеечка, сажусь, вывожу формулы на бумаге.
Сдал я экзамены без «троек». Меня зачислили со стипендией.
