– Слушаю, – отвечает Доктор Смерть.
– Я тут собираюсь с любителями «пришпорить» побеседовать…
– Не торопишься?
– Уже поторопился… Они передо мной в наручниках сидят… Но у меня есть основания для торопливости… Мне нужно хотя бы полчаса… Через полчаса могу передать их с рук на руки «альфовцам» со всеми необходимыми комментариями…
Сотрудники бюро Интерпола хорошо знают умение Дым Дымыча проводить допросы.
– Добро, – соглашается Доктор. – Может, тебе пригодится… Генерал добыл дополнительную информацию. Твои любители «шпор», естественно, никаким бизнесом не занимались. На местах, где заключались договора, никто ни Раздоева, ни Мадаева в лицо не знает. Их счета просто использовал кто-то другой, чтобы минимизировать налоги. Попробовали сделать фоторобот того, кто договора заключал, все фотороботы один на другого не похожи. Возможно, это были разные люди, представляющие какую-то фирму, возможно, и один человек, но успешно меняющий внешность. Этого человека и следует искать…
– Я понял. Поищем, – соглашается Сохатый, называет адрес квартиры Мадаева и убирает трубку.
Чечены уже приходят в себя. Смотрят на Дым Дымыча с ожиданием и с испугом.
– Беседовать будем по следующему графику, – объясняет им Сохатый. – Сначала я продемонстрирую вам некоторые возможности китайской рефлексотерапии, потом предоставлю вам право решать – говорить самим или проходить лечение…
Халил выглядит более стойким. Он не склонен к истеричности, как его товарищ и напарник. Если он расколется первым, то Муса тем более сломается. Дым Дымыч берет руки Мадаева, скованные наручниками, вертит кисти, рассматривая, потом нажимает пальцем только ему известную точку. Стон раздается такой, словно здоровенного быка кувалдой по лбу стукнули – низкий и протяжный.
– Ощущение, наверное, такое, – с улыбкой комментирует Сохатый, – будто хороший футболист тебя между ног пинанул с разбега. Как, похоже?…
Мадаев только мычит, будучи не в силах слова сказать, и вырывает руки, чтобы зажать пах. В себя он придет, знает Сохатый, через пару минут, но ощущение боли все еще останется тупым напоминанием, не позволяющим пожелать еще раз пережить подобное.
– С тобой мы проще поступим. – Дым Дымыч шагает к Раздоеву и берет того за руки. Муса истерично пытается руки вырвать и, кажется, готов заплакать. Но у Сохатого крепкая хватка. – Тебе зубной боли хватит…
Он нажимает точку на тыльной стороне ладони, и Муса визжит, как поломанная бормашинка, но, не имея возможности вырвать руки, прижимается к щеке плечом.
– Теперь будем разговаривать. – Дым Дымыч неторопливо, чтобы дать оппонентам подумать и оценить ситуацию, возвращается к Халилу и снова берется за кисть. Боль в глазах чечена еще не прошла – она тоскливая, безысходная, мучительная, он, наверное, и хочет сопротивляться, но сил не имеет, и потому кисть не вырывает, а только делает слабые потуги к этому. – Так что? Будем разговаривать?
Вместо ответа Халил только глазами хлопает, изображая готовность и согласие. Сохатый милостиво выпускает кисть, которую чечен торопливо сует себе между ног – в район сосредоточения боли.
– По порядку рассказывайте. Начнем с тебя. Так что у тебя за дела с дядей Абдулом? – для развязывания языка следует не сильный, но болезненный пинок по ребрам Халила.
– Никаких дел… – Халил говорит с трудом. Не говорит, а хрипит на выдохе.
Новый пинок добавляет ему голосовых способностей.
– Я его и видел-то только в детстве… Приехал земляк, передал привет от дяди Абдула. Ночевал у меня три ночи… Потом уехал… А потом, через месяц уже, позвонил этот…
– Кто?
– Камалов.
– Кто такой Камалов?
– Фирма у него… Была…
– Почему «была» – мы потом выясним. Что сказал Камалов?
– Привет от дяди передал… Дяде рассказали, как я живу… Без денег… Он позвонил Камалову, чтобы помог… Тот стал по десять «штук» в месяц платить, и счета нам открыл…
– Зачем?
– Я не знаю… Он сам что-то с ними вертел… И налоги сам платил…
– А потом?
– А потом на двоих миллион баксов бросили… Камалов сам испугался этого… И не велел никому говорить… Велел баксы снять и ему домой принести…
– И что?
– И его убили в тот же день.
