Однако просталинская реакция публики на мои статьи бледнеет в сравнении с тем, что было уготовано наследию Хрущёва. В 2000 году бывший советский министр обороны, маршал Дмитрий Язов — один из участников ГКЧП — опубликовал книгу мемуаров «Удары судьбы». В ней министр, чья репутация была полностью восстановлена при Путине, передает «неприглядную историю из жизни… сына главного докладчика на XX съезде КПСС»[16]. «Как известно, — пишет Язов, — Леонид активно сотрудничал в плену с фашистами».
За последние 20 лет, по мере усиления ностальгии по сталинскому времени[17], Леонид Хрущёв превратился в Бенедикта Арнольда современной России. (Напомню, что американский генерал Бенедикт Арнольд (1741–1801) был участником войны за независимость Соединенных Штатов от Великобритании и прославился сначала как герой (в том числе в битве при Саратоге, где был ранен в ногу), а затем как предатель, передавший англичанам военные планы повстанцев. В США его имя стало фактически нарицательным, символом предательства). Истории о предполагаемом предательстве Леонида тиражировались в фильмах, книгах и газетных публикациях. В некоторых из них утверждалось, что Сталин, узнав о предательстве Леонида, приказал его выкрасть и казнить, и что Хрущёв якобы на коленях умолял его пощадить сына, но безрезультатно. Многие шли ещё дальше, заявляя, что дед выступил с разоблачением сталинского «культа личности и его последствий», потому что Сталин убил его сына, и, следовательно, никакой особой доблести в его попытке — пусть и незавершенной — направить советское общество в сторону большей открытости и меньшего произвола не было. Как нация, мы совершили полный цикл, вернувшись к сталинскому мышлению. Поскольку обвинения не прекращались, я поняла, что не могу больше писать только о кремлёвской политике и делать вид, что моя фамилия никак не влияет на мои взгляды. Всё равно публика думала иначе, так что я, в конце концов, решила, что готова сказать открыто: наследие Хрущёва имеет значение, так же, как честное имя его сына. И если никто не выступит в их защиту, они окажутся искажёнными, запятнанными, вырванными из реальной истории в путинском государстве, которое толкает нас назад к автократии.
Почти сорок лет минуло с моей встречи с Молотовым в 1981 году. Сегодня я жалею о том, что она оказалась такой краткой, что я не воспользовалась шансом поговорить с ним, расспросить его. В этой своей книге я задаюсь целью ответить на вопросы, поднятые тогда в нашей беседе: Что же на самом деле случилось с Леонидом, Лёней Хрущёвым, безвестно сгинувшим двадцати пяти лет от роду? Мог ли он действительно быть предателем родины? Или он, как я всегда думала, был героем-лётчиком и, как миллионы других, погиб в бою?
За последние десять лет я многое узнала о судьбе Леонида. Я выяснила, что у него были очень непростые отношения с другими членами семьи, что старший Хрущёв был почти всегда недоволен и разочарован своим сыном. Внутренний бунтовщик, не веривший в дело коммунизма, Леонид получал удовольствие, постоянно переча своему отцу, одному из коммунистических лидеров, и тем самым получая возможность тыкать пальцем во все важные фигуры советской власти. Именно этот дух бунтарства привёл многих к мысли: а что если он отступился не только от своего отца, но и родины?
Будучи в первую очередь портретом семьи, эта книга обращается также к наследию моего деда — как 1940-х годов, когда он был подручным Сталина, так и периода его правления страной (1953–1964 гг.), когда он принял решение разоблачить бывшего Хозяина. С этой целью я тщательно изучила письма, записки, дневники и фотографии из нашего семейного архива. В моём распоряжении также были почти тридцать лет личных бесед с родственниками, друзьями семьи, а также политическими оппонентами и идейными сторонниками Хрущёва.
Во многом это больше история моей матери, чем моя. Это она, в конце концов, осталась без отца, это её удочерили и воспитали бабушка с дедом — Никита и Нина Хрущёвы. Учитывая степень близости, связывавшую мою мать с приёмными родителями, я временами досадовала на неё, даже злилась, что она не хочет сама рассказать историю семьи. Теперь-то я понимаю, что просто обстоятельства всякий раз складывались так, что она не могла этого сделать. Она слишком устала от качелей русской истории — от диктатуры к демократии и обратно. Как большинство русских людей, она думала: ну что это изменит? Я ничего не могу поделать.
