В действительности я ничего не забыла. Я помню, каким обвиняющим взглядом смотрел на меня Джейкоб, когда я прошипела имя Айлы, но Нику об этом знать не стоит.
– Я спросила, понравилось ли ему барбекю, – хотела услышать слова благодарности. Джейкоб не понял моего намека, просто достал телефон и уставился в экран. Пусть он не помогает по дому, ладно уж, но вот так меня игнорировать? Я стала ворчать, что он целыми днями не может оторваться от мобильного. Он взорвался. Я ответила. Вот и все. Наверное, не стоило лезть к нему, тем более в день рождения.
– Это не дает ему права грубить. – Я пожимаю плечами.
– И потом ушел?
– Вылетел, хлопнув дверью.
Ник хмурится. Он не чересчур строг к Джейкобу, но грубости не потерпит.
– Я волнуюсь, – честно говорю я. – Его нет уже почти сутки. Я даже не знаю, где он ночевал. У Люка не был, у Каз тоже… Где же он?
– Мог завалиться еще к кому-нибудь из друзей. Или уснуть прямо на пляже, ночью сейчас тепло.
– Тогда бы он уже вернулся. На телефон не отвечает, даже гудки не идут.
– Значит, выключен.
Почему? Почему его мобильный выключен весь день? Пусть Джейкоб не хочет разговаривать со мной, но от остальных-то он не стал бы себя отрезать.
– Думаешь, у них с Каз все серьезно? – спрашивает Ник.
– Не знаю, как Каз, а Джейкоб настроен серьезно. Я вижу, что он влюблен. Но настроение у него… переменчивое. То у него все прекрасно, и он едва не скачет по дому. Вчера утром даже пел, представляешь? Чтобы Джейкоб пел… – Я качаю головой. – А потом раз – и он в полном унынии, потому что они поругались или она прошлась с другим парнем.
– А что Каз? У нее нет таких чувств?
– Честно говоря, понятия не имею, – со вздохом отвечаю я. – Просто она куда более… уверенная в себе, чем Джейкоб.
– Возможно, они поссорились, и Джейкобу нужно время остыть? Что ж, дадим ему еще пару часов. Ты ведь знаешь, какие мы, Саймондсы, – в плохом настроении нам надо побыть одним, побродить по лесу, выпустить пар. Джейкоба сейчас переполняют чувства. Понятно, первая любовь…
Ник краснеет.
Ведь это он не обо мне.
Первой любовью Ника была Айла.
До Сары Ник был моим. Мы все делаем вид, что забыли об этом неловком моменте, но прошлого не изменить.
Я познакомилась с Ником, когда купила пляжный домик. У его родителей, Дэвида и Стеллы, был дом по соседству, совсем новый, с современными окнами и навороченной плитой – даже круче, чем у мамы в бунгало. Они постоянно рассказывали мне о своих сыновьях: двое, врачи, уехали на стажировку в Америку, а младший, Ник, заканчивал учебу в сфере делового администрирования и собирался приехать к ним на лето.
Я ожидала увидеть бледного заучку, а передо мной предстал загорелый парень спортивного телосложения. Мне понравилась его непринужденная манера общаться, а какая улыбка озарила лицо Ника, когда он впервые пожал мне руку…
Первые два дня мы были друзьями, а уже на третий стали любовниками.
Лето 1998 года
– Лимонный шербет, – сказала я Нику, стоя на стремянке, и окунула кисть в краску. Босыми ногами я ощущала, что лестница нагрелась на солнце.
Ник глянул вверх, держа в руке клеевой пистолет.
– Так мама назвала бы этот цвет. Она покрасила в такой же оттенок дверь в мою комнату. – Я аккуратно водила кистью по стене домика. Солнце грело спину, монотонный ритм работы успокаивал.
– У тебя была желтая дверь?
– Все двери в доме были разного цвета. В маминой спальне, к примеру, салатовая, – ответила я, вспомнив оставшийся на ней след от моих маленьких пальчиков – я тогда вляпалась, краска еще не высохла. – В ванной – оттенка «синий лед», на кухне – сливово-фиолетовая. Оценивая бунгало, риелтор дала совет: перед продажей перекрасить их в «более нейтральные цвета».
Ник рассмеялся. Он явно хотел узнать что-то еще о моей матери, но я попросила его сделать радио погромче.
– Классная песня!
Как правило, у меня не было желания рассказывать про маму, я не хотела ни с кем ею делиться. Да и слов мне не хватало. Как описать фиалковые пятнышки на радужной оболочке ее глаз? Сможет ли Ник представить, как она закалывала пучок волос карандашом? Он понятия не имел, что моя мама играла на флейте с закрытыми глазами, покачивая в такт головой, и удивился бы отсутствию обеденного стола – мы с мамой пили чай с печеньями, сидя в кровати, брали бутерброды с джемом с собой на прогулку и варили густые супы на костре в саду. Я не рассказывала Нику о том, как временами мама замыкалась в себе, а когда я приносила ей книги и еду, она гладила меня по голове, приговаривая: «Моя дорогая Айла-ла». Яркий, противоречивый человек; она только моя.
