РУКОПИСЬ В РАЗВАЛИНАХ ДОМА
Руководитель секции высокогорного спорта, плотный немолодой мужчина, атлетического сложения, с двумя шрамами на лице, встретил Щербакова упреком.
— Опаздываешь, Михаил Георгиевич, мы тебя уже десять минут ждем… Вот, знакомься, доктор геологических наук, Василий Яковлевич Бархатов.
Со стула поднялся худощавый человек, на вид лет тридцати пяти, хотя в действительности ему было за сорок. Щербаков с любопытством посмотрел на него. О Бархатове он знал многое, правда, не как о геологе, а как о неутомимом исследователе, отважном альпинисте, по чьим книгам он учился трудному искусству восхождения на горные вершины. Василий Яковлевич и внешне не походил на ученого. У него была статная, с военной выправкой фигура, на узком лице ни единой морщины. Карие глаза смотрели молодо и внимательно.
— Рад познакомиться, — приветливо сказал он Щербакову. — Слышал о вашем любопытном парашюте, и вот приглашаем вас принять участие в экспедиции.
Они уселись. В комнате тихо шелестел резиновыми крыльями вентилятор.
— Николай Семенович, — обратился Бархатов к руководителю секции, — я вас не задержу, если вкратце расскажу о целях нашей экспедиции, чтобы Михаил Георгиевич был в курсе дела?
— Пожалуйста.
— Вам знакома фамилия Полынова? — спросил Бархатов у Щербакова.
— Нет.
— Николай Семенович, а ведь это уже ваша вина! Давно нужно было издать книгу об этом интереснейшем человеке.
— Вот вы бы ее и написали, — с улыбкой ответил Николай Семенович.
— Выходит, что мы оба виноваты…
Глаза Бархатова засветились, но тут же стали серьезными.
— История России богата талантливыми людьми, но, к сожалению, далеко не о всех этих людях известно. Полынов — это скромный врач приволжского городка Царицына. Он одним из первых побывал на Алайском хребте Памира в местах, до сих пор неисследованных. Человек высокообразованный, он увлекался геологией, путешествиями. Интересны и смелы для того времени были его мысли о человеческом долголетии. В одном, напечатанном труде он утверждал, что нормальный срок жизни человека — сто пятьдесят-двести лет…
Щербаков слушал внимательно, хотя и не понимал, какое все это имеет отношение к предстоящей экспедиции.
Бархатов между тем продолжал:
— О Полынове можно долго рассказывать. В 1904 году за свое публичное выступление против русско-японской войны царское правительство на два года упрятало его в тюрьму. А одиннадцать лет спустя, жизнь Полынова трагически оборвалась. Он исчез…
— Как исчез? — в один голос воскликнули оба слушателя.
— Самым загадочным образом, вместе с молодой женой. В местной газете «Царицынский вестник» за апрель 1915 года была напечатана злопыхательская статейка, в которой со злорадством сообщалось, что наконец-то город избавился от никудышнего врача и опасного жителя… И это писали о человеке, который сотни людей лечил бесплатно, боролся с антисанитарией царицынских улиц, отдал все свое небольшое состояние на расширение единственной в городе больницы.
— Судьба Полынова и его жены неизвестна? — спросил Николай Семенович, явно заинтересовавшись рассказом.
— Нет. Надо полагать, что с ними тайно расправились…
Наступила небольшая пауза. В раскрытое окно доносился шум Москвы.
— Извините, что я отклонился от главного, что нас в данном случае интересует, — снова заговорил Василий Яковлевич. — В 1947 году, в Сталинграде, разбирая завалы у одного разрушенного дома, строители обнаружили среди кирпичей тетрадь в пергаментной обертке, которая оказалась, как нам удалось установить, личным дневником Полынова, относящимся ко времени его поездки на Памир в 1909 году. Было установлено также, что Полынов жил в этом доме до своего загадочного исчезновения. Врач, очевидно, забыл дневник; где он хранился — неизвестно, возможно, в чулане, а может быть, и в подвале. Дневник этот находится сейчас
