Мечты Клариссы, похоже, сбылись. Недавно «Газетт» в разделе культурной хроники поместила объявления об открытии в Виллидже персональной выставки «Акварели Клариссы Уингфилд». Я даже вознамерился было посетить её, но затем передумал, решив, что мое появление всколыхнет ненужные воспоминания в душе этой, и без того настрадавшейся женщины.
И ещё. Через два дня после памятного собрания в нашем доме к нам заглянули уже знакомые представители КСПОБ. Как и в предыдущий раз, слово взял Клод Пембертон.
— Мистер Вульф, — торжественно проговорил он, — мы чрезвычайно признательны вам за то, что вы разрешили Вильме поприсутствовать при развязке…
— Точнее, постоять, — перебила его Вильма Рейс. — Все это время я проторчала в темной нише, глядя в кабинет через дырку в этой картине. — Она повернулась и указала на картину с изображением водопада. — Спасибо ещё, что мистер Бреннер принес мне подставку для ног. В противном случае, я бы даже не дотянулась до этого отверстия, — хихикнула она.
— Она так подробно нам обо всем рассказала, что мы представили всё, словно сами это видели, — добавил Пембертон. — Просто не знаю, как вас благодарить!
— Да, — поддакнул Мак-Клеллан, который был на этот раз в свитере бледно-желтого цвета. — Её рассказ оказался куда подробнее отчёта в «Газетт».
— Еще бы! — зачирикала Вильма. — Как-никак, вам рассказывала об этом живая свидетельница! Только один раз мне стало страшно — когда все повалили из кабинета в прихожую. Но я успела спрятаться на кухне.
— Теперь я хочу вернуться к финансовому вопросу, — обратился к Вульфу Пембертон. — На те деньги, что мы тогда собрали, всеобщим голосованием было решено основать попечительский фонд для Клариссы Уингфилд и её дочки. Дочери Чарльза Чайлдресса. Разумеется, называть её имя мы никому не стали, о нём знаем только мы трое. — Он обвёл глазами своих коллег. — Однако, все члены нашей организации были единодушны в своем решении.
Вульф наклонил голову на четверть дюйма — для него это означало энергичный кивок.
И наконец — самое главное: нам установили новый лифт. Я даже прокатился на нем в первый же день — славная штуковина: темная, под красное дерево, отделка, хромированная фурнитура, мягкое освещение. А тишина при движении — как в монашеской келье. Больше мне никогда не доведется написать: «знакомый лязг остановившегося внизу лифта возвестил о прибытии Ниро Вульфа из оранжереи».
А жаль — нравилась мне эта фразочка.
