Перейдя пить кофе в кабинет, каждый из нас занялся собственным делом; Вульф подписывал чеки и читал письма, которые я отпечатал под его диктовку, а я заносил в компьютер свежие данные по размножению и скрещиванию орхидей. Мы оба прекрасно знали, что я собираюсь завязать разговор про просьбу Винсона.
— Ну так что? — спросил наконец я, разворачиваясь на стуле лицом к Вульфу, который успел погрузиться в очередную книгу — «Черчилль» Мартина Джилберта.
— Что «что»? — сварливо переспросил он, упрямо не отрываясь от томика.
Я ухмыльнулся, предвкушая потеху.
— Вы только что подписали чеки на общую сумму три тысячи семьсот долларов. Даже немного больше. Изволите выслушать, как это отразится на вашей талии?
— Ты ведь знаешь, что такой юмор я не воспринимаю, — укоризненно произнес Вульф.
— Насчет талии? Ах да, забыл! — всплеснул руками я. — Хорошо, обязуюсь больше не произносить этого слова в вашем присутствии, если вы сию минуту разразитесь указаниями по поводу недавнего визита мистера Винсона.
Вульф с шумом выдохнул, напомнив мне кита, выпускающего фонтан, и с оскорбленным видом отложил книгу в сторону.
— Хорошо. Разумеется, я могу не обращать внимания на твои мелкие выпады, но тогда ты продолжал бы шпынять меня до тех пор, пока обстановка не стала бы вконец невыносимой. Твой блокнот.
— Да, сэр, — с готовностью отчеканил я, отворачиваясь, чтобы Вульф не заметил моей торжествующей ухмылки; Лили Роуэн не раз говорила, что самодовольство мне не к лицу.
— Позвони мистеру Коэну, — отрывисто начал Вульф. — А лучше, зайди к нему сам. Выясни все, что возможно про мистера Чайлдресса, мистера Отта, мистера Биллинга, мистера Хоббса и мистера Винсона. А также про невесту мистера Чайлдресса.
— Может, позвонить заодно Винсону и сказать, чтобы начинал чиркать в чековой книжке?
— Нет еще. Пусть подождет. Тем более, что выбора у него нет. — Вульф сграбастал свою книгу и укрылся за ней, давая мне понять, что аудиенция окончена.
Пара-тройка слов про Лона Коэна: он уже так давно состоит в штате «Газетт», что, по моему глубокому убеждению, должен помнить времена, когда набор осуществляли вручную при свете керосиновой лампы. Если у него и есть официальная должность, то наименование её мне неведомо, однако офис Лона на двадцатом этаже находится буквально в двух шагах от кабинета самого издателя, и в редакции судачат, что старик и чихнуть боится, не испросив разрешения Лона.
Ну а если всерьез, то Лон знает обо всем, что творится в Нью-Йорке, включая самые его задворки, куда лучше, чем мэр, начальник полиции и швейцар отеля «Уолдорф-Астория», вместе взятые. Вдобавок он здорово играет в покер, в чем я в очередной раз убедился в прошлый четверг на нашей еженедельной встрече за карточным столом у Сола Пензера, когда этот проходимец ловко сблефовал — даю голову на отсечение, что это так, — лишив меня крупнейшего куша за весь вечер.
За долгие годы между нами с Вульфом и Лоном сложилось нечто вроде сообщества взаимопомощи. Он снабжает нас полезными сведениями по расследуемым делам, а Вульф, выведя преступника на чистую воду, в свою очередь предоставляет «Газетт» эксклюзивный материал и самые жареные факты по этому делу. Кроме того, раз в несколько месяцев Вульф удостаивает Лона высокой чести отужинать у нас и заодно угощает газетчика его любимым коньяком «Ремисье».
Хотя здание, в котором размещается редакция «Газетт», расположено почти в паре миль к северо-востоку от нас, я, увидев, что ветер поутих и небо прояснилось, решил прогуляться туда пешком, оставив Вульфа наслаждаться книгой и пивом. Было уже почти три часа, когда, постучав в дубовую дверь кабинета Лона Коэна, я вошел к нему.
— Господи, неужели тебя так и не научили спрашивать «Можно войти?» — пролаял Лон, зажимая ладонью трубку одного из трех телефонных аппаратов, которые стояли перед ним на столе, заваленном газетами, смятыми бумажками и большим количеством желтых фломастеров и выделителей текста, чем в любой канцелярской лавке. Лон Коэн — смуглый брюнет с гладко зачесанными волосами и темными глазами, постоянно шныряющими по сторонам. Что-то невнятно пробормотав в трубку, он брякнул её на рычажки и уставился на меня с выражением, которое без труда разгадал бы и слабоумный: «Я занят, какого черта тебе надо?»
