Винсон, уже заметно взвинченный, пытался овладеть собой.
— Чарльзу были свойственны резкие перепады настроения, — с трудом выдавил он. — Мне приходилось видеть его в разные минуты. Веселился он до упада, ну а в тяжелые времена, настроение его и в самом деле бывало… висельным.
— Он не страдал маниакальной депрессией?
— Я не психиатр, мистер Вульф, поэтому мне судить трудно, однако определенные признаки психического заболевания Чарльза бросались в глаза. Но самоубийство… Нет, чтобы ни утверждали в полиции! Это исключено.
— А зачем мистер Чайлдресс держал дома пистолет?
— Э-ээ… я забыл сказать, — извиняющимся тоном промолвил издатель. — Дело в том, за последний месяц в квартале, где проживал Чарльз, случилось несколько краж со взломом, причем в одном случае взломщики жестоко избили хозяев. А Чарльз жил на первом этаже, и был очень всем этим обеспокоен. Месяца три-четыре назад он как-то раз упомянул, что купил пистолет.
— А кто-нибудь ещё знал, что он приобрел оружие?
— Не могу сказать. Мне он, правда, сказал, что держит его в спальне, в ящике столика у изголовья.
Я уже достаточно изучил Вульфа за прошедшие годы, чтобы понять, когда его мысли начинают уноситься в даль. Вот и сейчас он витал в облаках мечтал, должно быть, о рагу по-кастильски. На минуту отогнав прочь сладкие грезы, Вульф промолвил, одновременно поднимаясь из-за стола:
— Мистер Винсон, пока я не готов взяться за ваше дело. Мистер Гудвин известит вас о моем решении.
— Когда? — проскрипел Винсон, поворачиваясь в кресле и провожая взглядом стремительно улепетывающего из кабинета Вульфа.
Вульф предоставил право отвечать разгневанному главному редактору мне.
— Я сегодня же вас извещу, — миролюбивым тоном заговорил я. Потом добавил: — Я понимаю, что порой Вульф производит впечатление грубияна, но ведь он гений, а у всех великих свои причуды…
Я всегда начинаю извиняться за хамские выходки Вульфа подобными словами, но с Винсоном мой номер не прошел.
— Да, мне он уж точно показался грубияном, — процедил он, вставая и расправляя плечи. В следующую минуту его лицо разгладилось. — Но… Мне тоже приходилось работать с писателями, считавшими себя гениями, большинство из них предпочитало забывать о любых правилах приличия и хорошего тона. Я всегда делал на это скидку, поэтому готов и в данном случае закрыть глаза, если мистер Вульф возьмется за это расследование. Могу ли я сделать что-то еще, чтобы, э-ээ… убедить его и вас, что Чарльза и вправду убили?
— Меня вам убеждать ни к чему. Что же касается мистера Вульфа, то пока я придумать что-либо не в состоянии. Решение должен принять он сам, однако никто не запрещает мне попытаться подтолкнуть его в нужном направлении, — произнес я, провожая Винсона к дверям.
— Вы уж постарайтесь, — натянуто улыбнулся Винсон. Махнув мне на прощание рукой, он спустился с крыльца и начал осматриваться в поисках такси.
Любые деловые разговоры за обеденным столом Вульф рассматривает как нечто сродни ереси. Случаи, когда в силу разных причин мне приходилось нарушить это неписаное правило, завязав во время трапезы разговор на какую-либо выгодную в финансовом отношении тему, можно пересчитать по пальцам. На сей раз, однако, такой необходимости, не было. В данную минуту я вполне довольствовался тем, что запустил зубы в восхитительное, запеченное в горшочке рагу из бобов с мясом, которое порой именуют отварной фасолью, хотя это блюдо вовсе не заслуживает такой несправедливости. На самом деле, помимо белой фасоли, в него входит свинина, морковь, баранина, лук и ещё целая уйма всякий волшебных специй и приправ, о которых знает только Фриц. Босс, правда, тоже уверяет, что может перечислить все ингредиенты, но, услышав скептическое мнение Фрица на сей счет, я пришел к выводу, что Вульф страдает манией величия.
Как бы то ни было, мы с ним сидели за столом и уписывали вкуснятину за обе щеки, а он заодно разглагольствовал по поводу необходимости сокращения срока деятельности конгрессменов. Не могу сказать, чтобы он меня убедил, хотя аргументы высказывались вполне обоснованные. Когда я спросил, не собирается ли он отправить свои предложения в Конгресс, Вульф промолчал, но складки на его щеках углубились — у него это означает улыбку.
