Она снова содрогнулась.
– Мне так страшно, так страшно… – И, громко всхлипнув, залилась слезами.
Не думая, я бросился к ней и крепко обнял. Все, о чем я мог думать тогда – это успокоить ее.
Подняв глаза, я встретил испепеляющий взгляд Пеппер.
Я держал Лиззи в объятиях. Ее слезы согревали мою щеку.
Неужели я становлюсь одержимым ею?
Вот что промелькнуло у меня в голове.
Я совсем не знаю ее. Это все равно как… как будто я под гипнозом. Только и думаю, что о ней.
– Майкл, – прервал мои мысли голос Пеппер. – Майкл, нам с тобой придется… серьезно поговорить.
– Знаю, знаю, – сказал я. – Я обнял Лиззи. Я понимаю, почему ты злишься, Пеппер.
Она покачала головой:
– Я злюсь не потому, что ты с ней обнимался, Майкл. Я злюсь потому, что ты простофиля. Потому, что ты болван. Потому, что ты повелся на ее брехню.
Остальные уже ушли. Так мы ни на чем и не сошлись. Гейб и Кэтрин голосовали за то, чтобы позвонить в полицию и рассказать о том, что случилось в субботу. Мы с Диего были категорически против. Как звонок в полицию мог помочь нам в ситуации с Ангелом?
Спорили битый час и сошлись на том, что ни на чем не сошлись. Лиззи была больше всех напугана. Должно быть, из-за того, что хорошо знала Ангела по прежней школе. А может, потому, что не сомневалась в том, что он мертв.
Она опять завела речь о злых духах на кладбище. Гейб с Диего на нее наорали. Она отыскала свою куртку и пулей вылетела из дома. На этой возвышенной ноте и закончилось наше собрание.
Как же нам быть? Я понятия не имел.
Теперь мы с Пеппер сидели в гостиной. Обычно мы с ней уютно устраивались в углу большого кожаного дивана. Но сегодня она примостилась на краешке кресла напротив меня.
– Она играет с тобой, Майкл, – сказала Пеппер, подтягивая рукава желтого свитера.
– Она правда была напугана, – твердил я. – Так что…
– Она прикидывается. Хочет внимания. Неужели ты не видишь?
– Нет, – начал я. – Я не думаю, что…
– Ты будто ослеп, – заявила Пеппер, склоняясь ко мне через невысокий кофейный столик. Она взяла стопку деревянных подстаканников и принялась перетасовывать их, глядя мне прямо в глаза. – «О, Лиззи, бедняжечка! Как ты напугана! Давай я обниму тебя, чтобы тебе стало лучше!»
– Ты ведешь себя как дура, – сказал я.
– Кто здесь дурак, так это ты, – огрызнулась она и грохнула подстаканники обратно на стол. – Все эти ее разговорчики о духах и душах, слоняющихся по кладбищу… Ты что, на это купился? Неужели ты веришь в этот бред?
– Успокойся, Пеппер, – сказал я, примирительно подняв обе руки. – Ты не в себе. Кроме шуток.
– Знаю. Знаю. Я психическая. Я рыжая, а следовательно – вспыльчивая, ревнивая и чувствительная, так? Ты, кроме как стереотипами, Майкл, мыслить умеешь?
– Так мы ни к чему не придем. Хочешь, чтобы я извинился за то, что обнял ее?
– Я хочу, чтобы ты извинился за то, что ты болван. За то, что не замечаешь, как Лиззи всеми правдами и неправдами добивается твоего внимания.
Я тяжело вздохнул:
– Я еще раз повторяю, Пеппер. Лиззи была напугана. Она ничуть не притворялась. Ты совершенно напрасно обвиняешь ее. Ей было страшно. А бояться есть чего.
Пеппер вскочила, поддав коленями кофейный столик. Подстаканники разлетелись по полу. Впервые в жизни я увидел на ее глазах слезы. Злые слезы.
– Раз тебе с ней лучше, то я от тебя ухожу.
Я тоже встал, пораженный тем, как часто колотится сердце. Приблизил лицо к ее лицу.
– Если ты собираешься все время злиться и ревновать, – произнес я, – то скатертью дорожка!
Она потупилась:
– Значит, разрыв?
– Похоже на то, – сказал я. Странно это прозвучало. Совсем на меня не похоже. Я был слишком зол, чтобы оставаться самим собой.
– Ты и впрямь придурок.
Ей обязательно нужно, чтобы последнее слово осталось за ней.
Я смотрел, как она взяла куртку из гардероба и выбежала из дома, хлопнув дверью.
Долго стоял я в прихожей, глядя на дверь. Может, ждал, что Пеппер вернется? Придет назад и попросит прощения?
Не бывать этому. Уж я-то знаю. Я стоял, пытаясь собраться с мыслями, сжимая-разжимая кулаки. И обнаружил, что думаю о Лиззи. Как она дрожала, когда я обнял ее. Каким теплым было ее лицо, прижимавшееся к моему.
