— Пайгамбар алла аллахи галайхи уас-салем.
Чингиз молчал. Мать оказалась сильнее его. Он был полностью побежден.
Но сомнения в удаче еще не оставляли Айганым. Представился случай — значит, надо решить все до конца. Приоткрыв дверь, сладеньким тихим голоском она спросила:
— Здесь кто-нибудь есть?
Айганым сама наказала своей служанке Куникей стоять наготове у входа, как только Чингиз появится в отау. Куникей не только выполнила наказ ханши, но, прильнув ухом к двери, слышала все от начала до конца, что происходило в комнате. Она переживала встречу своей госпожи с сыном, переживала, затаив дыхание, не смея выдать себя, не то что переступить порог.
И теперь, услышав спокойный голос ханши, она впорхнула в комнату легко, словно жаворонок, который освободился от непреодолимой силы змеиных глаз, заставляющих птичку цепенеть над землей.
— Ау, благословенная. Я здесь.
— Позови имама, Куникей. И невесту вели привести. Пусть и свидетели придут, — распорядилась Айганым. И уже вдогонку бросила: — Да смотри, чтобы посторонние люди не набежали.
Потом смерила острым взглядом поникшего Чингиза:
— Не горюй, сынок. Сейчас придет твоя нареченная, посланная тебе духами двух предков. Дед ее славен, как твой дед. И она тебя достойна. Свеженькая, как первое молоко. Любой джигит почитал бы за честь назвать ее своей любимой. А ты еще артачишься.
Чингиз молчал.
Айганым прислушалась: вокруг было тихо.
Еще раз пристально посмотрев на сына, она вышла в соседнюю комнату.
Айганым была убеждена, что первыми откликнутся свидетели. Они не станут мешкать. С ними она договорилась. Что касается Зейнеп, то такой уверенности у Айганым не было. Невеста очень юная, с капризами, на людях показываться не привыкла. Вдруг начнет колебаться, тянуть, а придет в отау — засмущается.
Напрасно опасалась Айганым. Решение, принятое Зейнеп еще в ауле, было на удивление твердым. Девочка выросла самолюбивой и не переносила оскорблений. Она и в дороге думала об обиде, нанесенной ей дочерью какого-то торговца-естека. В Омске эта обида стала еще горше. И девушка попросила одного из джигитов отца, которому доверяла всей душой, показать ей Чингиза. Какой он, мой торе? Джигит пообещал исполнить просьбу.
— Только смотри, сделай так, чтобы я увидела его, а он меня нет — предупредила она напоследок.
— Будет по-твоему, — согласился джигит.
Вскоре выяснилось, что повидать Чингиза со стороны проще простого. Чингиз в своем войсковом училище, может быть, и отставал немного от других в изучении общих военных наук, но в кавалерийском деле не имел соперников. С малых лет он ездил на стригунке, потом гарцевал на жеребце-трехлетке, а когда повзрослел, то мог скакать не только на любом коне, но объезживал и не знавших седла табунных норовистых неуков. В училище он сразу пристрастился к армейским скакунам, приобрел вкус к казачьей джигитовке, к играм на ипподроме и вызывал восхищение военных и штатских омичей искусством верховой езды.
Пожалуй, всему немногочисленному в те годы населению Омска был известен этот статный молодой ордынец в форме казачьего урядника с шашкой на левом боку. Известен был как отличный наездник. Им любовались не только в дни состязаний на ипподроме, но и тогда, когда он проезжал пыльной улицей, красуясь в седле, сдерживая бег своего породистого скакуна.
Джигиту нетрудно было установить в городке улицы, где имел обыкновение показываться Чингиз. Юноша знал, что им любуются, и следил за своей осанкой, за шагом коня.
Вот и вышло так, что невеста впервые увидела Чингиза во всем его великолепии. Она разглядела и его быстрые пронзительные глаза, и брови вразлет, и туго перетягивающий плечо ремень, и небрежное поигрывание послушным конем.
Зейнеп подумала: и мечтать нельзя о лучшем муже. Ни за что не отступлюсь от него! И тут же задала себе самой тревожный вопрос: а вдруг он от меня откажется. Говорят, дочка естека умеет завлечь, в городских нарядах щеголяет. Нет, не бывать этому! А если…
И Зейнеп привязала к позолоченному поясу, которым стягивала безрукавный камзол, небольшой ножичек. Вдруг пригодится, мелькнула недобрая мысль.
