— За что выпьем? — спросил Оболенцев.
— Чтобы нам питаться тем, чем все эти трудящиеся питаются! — нахально заявил Ярыгин. — Ты только посмотри, столы ломятся.
— На ночь много есть вредно! — сурово проговорил Оболенцев.
Он выпил бокал вина и стал жадно поглощать салат. Ярыгин последовал его примеру, проговорив с набитым ртом:
— Ты мне напоминаешь нашу советскую прессу!
— Это еще почему?
— Когда в стране исчезает мясо, — пояснил Ярыгин, — появляются многочисленные публикации об огромном вреде мяса. Когда исчезает сахар, все кричат о «белой смерти». Когда грядет голод, пишут об избыточном весе граждан и о том, что сзади мужчину трудно отличить от женщины.
Полуголые девочки, отплясав канкан, во время которого они умудрились раздеться почти совсем догола, покинули сцену, оставив на себе лишь минимум одежды, позволяющий дирекции ресторана говорить об отсутствии стриптиза в Советском Союзе.
На сцене появилась певица, при виде которой Ярыгин толкнул ногой Оболенцева и изобразил улыбку до ушей.
— Наша! — шепнул он другу.
Певица, оглядев сидящих в зале, кивнула кому-то из знакомых и запела:
На зеленом сукне казино, Что Российской империей называлось вчера еще, Разливается кровь, как когда-то вино, И не свечи горят там — полыхают пожарища…
Капитан Цвях, появившийся в зале, сел за соседний столик и искоса поглядел на друзей. Оболенцев перехватил его взгляд.
На сцене, за спиной певицы, появились опять полуголые девицы. Они стали старательно исполнять танец воронов, кружащих над добычей, но в глазах полупьяной публики сами выглядели желанной дичью.
Певица, держа в руке микрофон, сошла со сцены в зал и пошла между столиков. Ее голос, нарастая, перекрывал легкий шум в зале:
Гусарская рулетка — жестокая игра, Гусарская рулетка — дожить бы до утра!..
Певица пела с таким чувством, что многие заслушались ее, тем более что она обладала красивым, хорошо поставленным голосом.
В зале появился дородный мужчина в дорогом импортном костюме. Вальяжной и степенной походкой он неторопливо расхаживал между столиками.
Как из-под земли перед ним возник метрдотель. Дородный мужчина на минуту остановился, что-то тихо объяснил ему, и тот исчез. А мужчина отправился кружить дальше. Официанты почтительно уступали ему дорогу.
Оболенцев кивнул в его сторону и сказал Ярыгину:
— Юрпалов — директор ресторана «Москва», собственной персоной!
— Хозяин! — мрачно заметил Ярыгин, не скрывая презрения.
Певица подошла к их столику и, уронив голову на грудь, спела с надрывом, глядя прямо в глаза Ярыгину:
Ставки сделаны, Ставки сделаны, господа! Ставки поздно менять!
Закончив, певица повернулась и торопливо пошла из зала под гром аплодисментов.
Ярыгин как завороженный смотрел ей вслед до тех пор, пока Оболенцев не толкнул его под столом ногой. Тот стал подниматься из-за стола, но Оболенцев, едва друг загородил собой капитана Цвяха, тихо шепнул ему:
— Ваня! Смуглый!
Капитан Цвях усиленно делал вид, что люди за соседним столиком его совершенно не интересуют.
— Не слепой! — так же тихо ответил другу Ярыгин, делая вид, что ищет что-то в кармане.
— Не наломай дров! — поучительно предупредил его Оболенцев.
— Во дворе трава, на траве дрова… — шепнул Ярыгин. — Попробуй быстро произнести десять раз подряд.
Он неторопливо направился за кулисы, куда только что исчезла певица.
Возле служебного входа никого из служащих ресторана в эту минуту не оказалось, поэтому Ярыгину не составило никакого труда оказаться за кулисами, где располагались уборные.
Краем глаза он все же успел заметить, что Цвях поспешно сорвался с места и направился следом за ним.
Ярыгин постучал в дверь уборной и, не дожидаясь разрешения войти, открыл ее.
Гримуборной громко назывался маленький закуток, столь маленький, что в нем не было места даже платяному шкафу и все немногочисленные туалеты певицы висели на плечиках прямо на железных крючках, вбитых в стену. В углу стояла высокая ваза с давно увядшими гладиолусами. Маленький столик, на нем зеркало да пара табуреток — вот и вся мебель гримуборной.
Певица сидела на одной из двух табуреток и, глядя в старое зеркало, поправляла расплывшийся от жары грим.
