Когда я возвращаюсь, то обнаруживаю, что вся кошачья команда куда-то подевалась. Я нахожу их всех в одном месте – возле сливового дерева; что-то их заинтересовало, но что? Лишь подойдя к сливе вплотную, я наконец различаю в листве хамелеона. Он смотрит на меня выпуклыми бесцветными глазами минского бухгалтера, который, неожиданно для себя, подался в партизаны. Я пробую снять его со сливы и отнести куда-нибудь подальше от вражеского штаба, но хамелеон вцепился в дерево намертво. Маленькая зеленая лапка, удивительно похожая на человеческую, сжимает сливовую ветку, словно флагшток.
Выход один: нужно срочно чем-нибудь отвлечь котов. Увести их в дальний угол сада, туда, где стоит старый диван. («Давайте перейдем в гостиную, господа, я покажу вам чудесную музыкальную шкатулку – дар Фюрера».) С размаху я плюхаюсь на диван. Они меня любят, чертовы мордовороты. Не пройдет и секунды, как самые сметливые начнут подтягиваться сюда. Шуки и Мигель прыгают ко мне на колени, Маркиза трется об ноги, Ваниль норовит устроиться на затылке. Я поглядываю в дальний угол сада, где-то там, в листве, в зеленом камуфляже, затаился хамелеон. Я знаю, теперь он успеет уйти.
Алексей Карташов
Цыганка с картами, дорога дальняя
Первого черного кота подарил мне сын Митька, ему тогда было 17 лет. Первый курс, хорошее время. Он тогда завел себе девочку, мне ее не показывал, но я иногда вечером дома находил то окурок с помадой, то заколку. Я уж его не спрашивал ни о чем, просто стал звонить домой перед выездом.
Весной он вдруг спрашивает:
– Тебе котенок не нужен? Черный. Маленький еще совсем, месяца три.
Я стал расспрашивать. Оказалось, его девочка подобрала котенка на помойке, принесла домой, а родители против. Ну что ей было делать?
Марина, жена моя, вдруг очень загорелась – давай котика возьмем, что ж ему, пропадать? Я-то не против был. Когда я был мальчишкой совсем, еще в Переславле-Залесском, кого только у нас не было: отцовы охотничьи собаки, кошки без счета, куры во дворе, кролики… Это потом уже, когда война началась и родители переехали, никого не осталось: как-то в голову не приходило в войну заводить собак-кошек в городской квартире.
Потом в экспедициях собаки у меня, конечно, были. Олени были, лошади. А кошек не было. Они к дому привычные, а какой у полевика дом?
Митька приехал на следующий день, приволок котенка в большом портфеле – в метро же эти уроды с котами не пускают. Зверь сидел внутри, вылезать боялся, только глазами лупал и пищал. Марина его тут же взяла в оборот – вытащила, вычесала, напоила молоком и весь вечер с ним сидела. Ничего, освоился – уже к концу дня бегал за бумажкой на веревке.
Хвост у него был перебит в паре мест и от этого слегка зигзагом, но это ничего – нам на конкурсы красоты не ходить, а мужика шрамы украшают. И был он абсолютно черный, ни одного белого волоска. Даже жутковато. Имя ему уже дала Митькина девочка – Тимофей, правильное такое котовое имя. Мы его звали фамильярно – Тимошкой, он откликался. До смешного: скажешь «Тимошка!» – исправно отвечает «Мрррр!», и раз, и два, и десять, пока тебе не надоест. Сын как-то час просидел, экспериментировал, наконец Тимошка ушел от него, пришел ко мне и спрятался за штору.
Девочку эту однажды, наконец, я увидел. Забыл позвонить, пришли с Мариной домой рано и застукали детишек. Хорошая девчонка была, красивая. Покраснела ужасно, хотя что краснеть, всего пара пуговичек и была расстегнута. Хотела убежать, но Марина стала про кота расспрашивать, потом пошли у них какие-то бабские разговоры, и ничего, тоже освоилась, болтала без умолку, пока Митька ее не утащил на улицу. Правильно, что толку дома сидеть, когда предки приперлись.
Это их словечко «предки», правда, к нам не совсем подходило. Мы с Митиной матерью в разводе были, Марина – моя третья жена, так что технически-то она не предок была. Но Митьку любила и баловала. В то время он уже взрослый стал и много времени у нас проводил. Его тянуло к мужской компании, а мать его все держала за мальчика. Даже иногда мне пеняла – что у тебя за обстановка для ребенка, мужики, пьют, курят, в выражениях не стесняются. Когда-то, на Севере, они ее не смущали, у нас вечно дым коромыслом стоял, кто-то ночевал на кухне, иногда неделями друзья жили. А ведь это те же ребята были, северяне. Где им, спрашивается, было в Москве останавливаться, не в гостинице же? У меня первые несколько лет, как этот дом построили, наш геологический кооператив, дверь вообще не запиралась. И Митька их с детства знал, всегда так ждал, когда они приедут.
