Первый же человек, на которого я натолкнулся в вестибюле отеля «Монтгомери», оказался именно тем, кто был мне нужен: тамошним охранником Педерсеном, светлоусым экс-барменом, разумевшим в сыске не более, чем я в саксофонах, но неплохо разбиравшимся в людях и в том, как к ним найти верный подход, что вполне соответствовало букве его нынешней профессии.
— Хелло! — приветствовал он меня. — Счет знаешь?
— Шесть — один, Сиэтл, конец четвертого. Кто обитает в пятьсот сороковой, Пит?
— Да ведь игра-то не в Сиэтле, олух! В Портленде! Человек, чье гражданское самосознание не развито в должной степени, и даже представления не имеющий о том, где играет его команда…
— Завязывай, Пит! У меня нет времени на то, чтобы забавляться с этой детской чепухой. Один мужик только что рухнул замертво в нашем заведении с ключами от пятьсот сороковой.
На лице Педерсена проступили пятна гражданского самосознания.
— Пятьсот сороковой? — Он уставился в потолок. — Это, должно быть, тот тип, Раундс. Рухнул замертво, ты говоришь?
— Замертво. Грохнулся на пол прямо посреди комнаты, имея ножевое ранение. А этот Раундс, что он был за человек?
— Я так вот сразу о нем не слишком много смогу рассказать. Высоченный и тощий, с дубленой шкурой. Я бы даже не обратил на него внимания, если бы не его болезненный вид.
— Точно наша птичка! Давай поднимемся в номер.
У конторки портье мы узнали, что этот человек прибыл днем ранее, зарегистрировавшись как X. Р. Раундс из Нью-Йорка и заявив клерку, что намерен съехать не позднее чем через три дня. Какой-либо почты или телефонных звонков ему не поступало. Никто не знал, когда именно этот человек покинул отель, поскольку он не оставил своего ключа у портье. Ни мальчишки-лифтеры, ни коридорные тоже ничего не смогли нам сообщить.
Осмотр его комнаты почти ничего не добавил к тому, что нам уже было известно. Багаж постояльца состоял из одного чемодана свиной кожи — помятого, поцарапанного и со следами тщательно соскобленных дорожных наклеек. Он был заперт, но замки подобных чемоданов ничего особенного собой не представляют. Этот отнял у нас всего лишь около пяти минут.
Одежды у Раундса — как той, что находилась в чемодане, так и той, что висела в шкафу, оказалось не так уж и много; вся она была недорогой, но зато новой. То, что подлежало стирке, не имело ярлычков прачечной. Популярные фасоны, широко известные бренды — все это могло быть приобретено в любом городе страны. Не было обнаружено ни клочка бумаги с записями. Ни одной путеводной нити. В комнате Раундса не нашлось ничего, что могло бы подсказать, откуда и с какой целью он прибыл.
Педерсен был весьма раздосадован всем этим.
— Я полагаю, что, если бы его не укокошили, он бы наверняка смылся, задолжав за неделю! Типы, не имеющие при себе ничего, что могло бы установить их личность, и не оставляющие портье ключей от комнаты, выходя из отеля, не заслуживают большого доверия!
Мы почти завершили осмотр, когда коридорный ввел в комнату сержанта О'Гара из полицейского управления, служившего в отделе уголовных расследований.
— Уже наведался в Агентство? — спросил я его.
— Ага, как раз оттуда.
— Что новенького?
О'Гар, сдвинув на затылок свою черную широкополую шляпу сельского констебля, почесал круглую голову.
— Негусто. Док утверждает, что его уделали при помощи шестидюймового лезвия, имевшего в ширину два дюйма, и он не мог прожить после такого удара более двух часов, а скорее даже и часа. В базе данных на него мы ничего не нашли. А здесь вам удалось что-нибудь обнаружить?
— Фамилия — Раундс. Он зарегистрировался вчера, как прибивший из Нью-Йорка. Барахлишко все новенькое, и нет ничего, что дало бы нам какие-либо зацепки. Кроме одного — он явно не хотел оставлять следов. Ни писем, ни заметок — ничего! Ни пятен крови, ни следов борьбы в комнате нет.
О'Гар повернулся к Педерсену:
— Ты возле отеля не замечал каких-нибудь смуглокожих субъектов? Индусов или похожих на них?
— Не видел, как мне кажется, — ответил охранник. — Но я все для вас разузнаю.
— Выходит, что красный шелк все-таки оказался саронгом? — спросил я.
