Сторм повысил процент.
— 90 %,— шепнул он стоящему рядом лейтенанту. — И все же…
— ДА иди НЕТ!
— Я не могу сказать «нет», если я на девяносто процентов уверен. Но…
— ДА или НЕТ!
Медленно и тихо, с колебаниями:
— Да.
Гэри Северн не издал ни звука. Какой прок говорить, если тебя не слушают?
Детектив Роджерс видел и слышал то же, что и все присутствующие. Поводов для высказываний у него не было.
Продавец газет Майк Москони неудобно скрючился на стуле и беспокойно вертел в руках шляпу, отвечая полицейским.
— Нет, имени его не знаю и дома не знаю, где живет, направление только. Но с виду-то всегда отличу. И он правду говорит. Он всегда у меня газету берет. За весь год раз-другой пропустил, не больше.
— Но раз-другой пропустил! — настаивал лейтенант. — Меня интересует двадцать второе июня.
Газетчик даже выпрямился на стуле.
— Ну откуда ж мне знать-то. Я там каждый божий день, господа, но точно число сказать… Вот разве погоду мне скажете в этот день!
— Погоду на двадцать второе июня! — приказал лейтенант.
Прибыли данные о метеоусловиях.
— Ясная, тихая погода. Температура…
— Тогда, как Бог свят, господин хороший, купил он у меня газету в тот вечер. А не было его, когда…
Но это лейтенанта уже не интересует.
— Сколько у него уходило времени на покупку газеты? — надавил лейтенант на другой пункт.
— Ну, долгое ль дело, газету купить? Сунул три цента, экземпляр в руку, разве если сдачу получить… да и был таков.
— Вот еще что вы нам не сказали. В какое время точно покупал он газету? В то же самое каждый вечер или в разное?
Об этом Майку Москони не нужно долго размышлять.
— Всегда в одно и то же время. Каждый день. Он всегда берет ночной выпуск «Герадьд-Таймс», а она прибывает без четверти полночь. И он это точно знает.
— И двадцать второго июня?
— В любой день, все равно какой. Каждый день между половиной и без четверти двенадцать.
— Вы свободны, мистер Москони.
Москони вышел. Лейтенант повернулся к Северну.
— Убийство произошло в десять. Что это за алиби?
— Другого у меня нет, — глухо ответил Северн.
Уильям Гейтс вовсе не выглядел преступником. Внешность типичного преступника существует лишь в воображении широкой публики. Ну как мог оказаться уголовником неуклюжий, добродушный с виду здоровяк, медлительный в движениях и в соображении?
— Вы от меня чего ждете? Скажу я: «Нет, это не он», — значит, я там шуровал, только с кем-то другим. А если я скажу: «Да, тот самый», — значит то же самое, опять же я там отметился. Не-е, мне мистер Страсбургер все растолковал про ваши уловки. Вы еще спросите, перестал ли я жену колотить. — Он ухмыльнулся. — Все, что я скажу, это что меня там на дух не было. И откуда мне знать, тот это парень или не тот. Перво-наперво я сам не тот парень. — Для убедительности Гейтс стукнул себя кулаком в грудь. — Сначала первого парня найдите, а потом про второго толкуйте.
Он еще раз мило улыбнулся. Чуть заметно.
— А вот еще скажу я вам, и сейчас, и потом повторю, как на духу, что я этого парня за всю жизнь в глаза не видел.
Лейтенант тоже мило улыбнулся.
— И вас на Фаррагат-стрит в тот вечер не было? И к убийству сержанта О'Нейла вы отношения не имеете?
— Правда ваша, начальник. Золотые слова, — безо всяких улыбочек кивнул Гейтс.
Уильям Гейтс медленно поднялся на ноги. Спокойно, уверенно, как обычно. Обтер ладони о штаны, как будто собирался кому-то пожать руку. Последнее рукопожатие — со смертью.
Не особенно-то он ее боялся. И не потому, что храбрец. Фантазии не хватало. Если поразмыслить, то всей жизни у него остается не больше десяти минут. Но Гейтс жил текущим моментом, и так далеко вперед не заглядывал. Не мог представить себе смерть, а потому и не психовал попусту, как иные на его месте.
Но что-то его все же заботило. По наморщенному лбу сразу видно.
— Вы готовы, сын мой?
— Готов.
— Обопритесь на меня.
— Не надо, отец. Ноги держат. Тут близко, осилю.
Он вовсе не шутил.
Вышли из камеры смертников.
— Слышь, отец, тот парень, Северн, — торопливо забормотал вдруг Гейтс, — он за мной через пять минут. Я-то ладно, я за дело. Я чего не признавался — думал, отсрочка или помилование выйдет… Я О'Нейла порешил. Но второй парень, мой подручный, это никакой не Северн. Слышь, отец? Второй парень — Донни Блейк. А Северна этого я в жизни не видал, пока не влип. За ради Бога-душу-матери, скажи им, отец, извини, что ругаюсь. Пять минут еще осталось.
