Она явно блефовала. Я не специалист в таких делах, но даже я заметил, что она старается не смотреть мне в глаза.
— А что, если это сошло с рук не просто какому–то там незнакомцу? — сказал я. — Что, если это был кто–то отсюда, из Ройял—Оук? Кто–нибудь, кто знал их?
Она раздраженно причмокнула, размыкая свои тонкие губы.
— Знаешь, что я думаю? — Ее лицо покрылось румянцем. — Думаю, тебе следует оставить это дерьмо и не ворошить его. Все уже случилось.
— Не могу, Вайнона.
— Это потому, что есть люди, которые думают, что ты медиум или что–то в этом роде? Ты — Господь в Царствии Небесном, да?
— Я не медиум… И Царствие Небесное — это не то место, куда попала Эш.
Вайнона, казалось, прислушивалась к шуму, доносившемуся из дома, словно пытаясь различить чей–то определенный голос среди какофонии, которую создавали звуковые эффекты в рекламных роликах, мультики и закадровый смех, сопровождавший какой–то сериал.
— Я не могу говорить с тобой, — сказала она наконец. — Сочувствую тому, что с тобой сейчас происходит, но… То, что случилось когда–то — и не важно, что именно я видела, — так вот, я об этом не разговариваю.
Казалось, теперь она сердито повернется и пойдет прочь. Но только так и могли найти свое выражение чувства, которые она сейчас испытывала: беспокойство, сочувствие, симпатия, и даже любовь, и все что угодно еще — все они смешались в этом деланом раздражении.
— Может, в жизни у меня не все сложилось так, как я надеялась, — продолжала она, — но есть одна важная штука: я все еще жива. И буду продолжать в том же духе. Ради моих мальчиков. А снова начинать разговор о твоей сестре…
Я перебил ее.
— А как Мишель или Лайза? Знаешь, где они сейчас живут?
— Мишель умерла. Про Лайзу не знаю…
— А что случилось с Мишель?
— Она пробовала говорить о твоей сестре, вот что с нею случилось! Несколько раз звонила мне, напоминала о ней, хотела понять, что случилось, совсем как ты. Потом ее мать позвонила, чтобы сказать, что она покончила с собой. И знаешь что? Я ничуть не удивилась.
— А Лайза?
— Последний раз я слышала, что она уехала куда–то на Запад, в Сиэтл, или Портленд, или что–то в этом роде. Вроде занимается фотографией…
Вайнона как–то скривила рот, и это могло означать все, что угодно, даже улыбку. Довольно неприятную, надо сказать.
— Тебе надо как–нибудь взглянуть на ее работы, — сказала она. — Бьюсь об заклад, тебе они покажутся интересными.
Она стала пятиться назад, словно боясь повернуться ко мне спиной и будто опасаясь, что я на нее брошусь.
— Как ты думаешь, почему она тогда захотела поехать с вами? — спросил я. — Что она хотела, чтобы ты увидела?
— Прощай, Дэнни.
— Но у тебя есть какие–то мысли насчет всего этого, да? Есть что–то, о чем ты знала, но не сказала полиции!
— Ты должен уйти. Просто…
— Пожалуйста!
Дверь захлопнулась.
Я спустился по дорожке и вышел на тротуар. На другой стороне улицы возле нашего старого дома царила какая–то суматоха, там что–то случилось.
Карапузы, которые прежде играли неподалеку, теперь вопили. Но это был не обычный детский плач, дети так не плачут из–за поцарапанной коленки или отобранной игрушки, нет. Совершенно отчетливо они кричали от ужаса.
Их мамаша выскочила из дверного проема и тоже почти завизжала.
— Что случилось, о боже! Что случилось?
Я не мог ничего увидеть за изгородью, но, очевидно один или два ребенка показали на что–то в дальнем конце двора, потому что именно туда посмотрела их мать. И увидела качели, взлетающие невообразимо высоко, значительно выше, чем могли толкнуть их маленькие детишки. Они раскачивались взад–вперед, не снижаясь и не падая, и распространяли в застывшем воздухе аромат тонких духов и гнилого мяса.
